Люди как боги. Книга 3. Кольцо обратного времени. Сергей Снегов

      А потому, что с Ней не надо света.

Ин. Анненский

      Вот ваш Лондон, леди. Узнаете?

      Я его дарю вам. Это он

      В каждом звуке, в каждом повороте,

      В ускользающем водовороте

      Сна, так непохожего на сон.

Вс. Рождественский

      Часть первая. Мученики звездной дисгармонии

      1

      В этот день хлынул громкий дождь – это я хорошо помню. В Управлении Земной Оси что-то разладилось: праздник Большой летней грозы планировался через неделю. А косые прутья дождя звучно секли окна, по бульвару мчались пенистые потоки. Я бегом поднялся на веранду восьмидесятого этажа и с наслаждением подставил лицо незапрограммированному ливню. Я, конечно, мигом промок до нитки. И когда Мери позвала меня, не откликнулся: я знал, что она сердится. Я и раньше не надевал плаща, выбегая на дождь, – это всегда вызывало ее недовольство. Она продолжала звать:

      – Эли! Эли! Спускайся! Тебя вызывает Ромеро.

      Когда Мери упомянула Ромеро, я возвратился.

      Посреди комнаты стоял Павел – естественно, это было его изображение, а не он сам. Но стереопередачи теперь достигли такого совершенства, что мне всегда хочется пожать руку образу собеседника.

      – Дорогой адмирал, плохие новости! – сказал Ромеро. Я уже двадцать лет не адмирал, но иначе он меня по-прежнему не называет. – Мы наконец разобрались в обстоятельствах гибели экспедиции Аллана Круза и Леонида Мравы. Должен с сокрушением вас информировать, что первоначальная гипотеза случайной аварии опровергнута. Не оправдалось и предположение, что Аллан и Леонид допустили просчеты. Все их распоряжения посмертно подтверждены Большой Академической машиной: действия наших бедных друзей были наилучшими в тех ужасных условиях.

      – Вы хотите сказать, Павел… – начал я, но он не дал мне договорить. Он был так взволнован, что пренебрег своей неизменной вежливостью.

      – Да, именно это, адмирал! Против них велись военные действия, а они и не догадывались! Они твердили о природных феноменах, а на самом деле было вражеское противодействие. Не было чудес природы, дорогой адмирал, – была война! Наша первая экспедиция в ядро Галактики погибла в звездных сражениях, а не в игре стихий, – такова печальная правда о походе Аллана Круза и Леонида Мравы.

      Ромеро всегда изъяснялся велеречиво. С тех пор как его избрали в Большой Совет и назначили главным историографом Межзвездного Союза, эта его черта усилилась. Возможно, в древности только так и разговаривали, но стиль этот слишком высок для повседневных дел. Впрочем, о гибели первой экспедиции в ядро Галактики говорить иначе было нельзя.

      – Когда похороны погибших?

      – Через неделю. Адмирал, вы первый, кому я сообщил о новостях, связанных с экспедицией Аллана, и вы, несомненно, догадываетесь, почему мы раньше всего обратились к вам!

      – Несомненно другое: понятия не имею, зачем я вам понадобился.

      – Большой Совет хочет посоветоваться с вами. Мы просим вас подумать о том, что я сообщил.

      – Буду думать, – сказал я, и Ромеро растаял.

      Накинув плащ, я возвратился в сад восьмидесятого этажа. Вскоре ко мне присоединилась Мери. Я обнял ее, мы прижались друг к другу. Ясное утро превратилось в сумрачный вечер, не было видно ни туч, ни деревьев бульвара, ни даже садов шестидесятого этажа. В мире сейчас был один дождь, сияющий, громогласный, певучий, настолько упоенный собой, такой стремительный, что я пожалел об отсутствии у меня крыльев: надо было в воздухе побороться с потоками этой ликующей воды – полеты в авиетках все же не дают полноты ощущения.

      – Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Мери.

      – Да, Мери, – ответил я. – Ровно тридцать лет назад в такой же праздник летней грозы я мчался среди потоков воды – и ты упрекнула меня в том, что я фанфароню на высоте. Мы постарели, Мери. Сейчас бы я не удержался в сплетении электрических разрядов.

      Временами меня пугает, насколько лучше, чем я сам, Мери разбирается в моих ощущениях. Она печально улыбнулась:

      – Ты думал не об этом. Ты жалеешь, что тебя не было в том уголке Вселенной, где погибли наши друзья. Тебе кажется, что, будь ты с ними, экспедиция вернулась бы без таких потерь.

      …Я диктую этот текст в коконе иновременного существования. Что это означает, я объясню потом. Передо мной в прозрачной капсуле, подвешенной в силовом поле, отталкивающий и вечный труп предателя, сбросившего нас в бездну. На стереоэкранах разворачивается пейзаж непредставимого мира, ад катастрофического звездоворота. Я твердо знаю, что этот чудовищный мир не мой, не людской, враждебный не только всему живому, но и всему разумному, и я уже не верю, что мое участие может гарантировать от потерь. Я несу ответственность за нашу экспедицию, и я сознательно веду ее по пути, в конце которого, вероятней всего, гибель. Такова правда. Если эти записи каким-то чудом дойдут до Земли, пусть люди знают: я полностью вижу грозную правду, полностью осознаю вину за нее. Мне