Герой туманной долины. Пола Гарнет

тело. Сердце продолжало отплясывать дьявольский танец в клетке из ребер, пока его хозяин думал, что жизнь впервые преподнесла ему стоящий подарок. Подарок, который не принять, упустить или потерять было бы настоящим свинством.

* * *

      Он заставил себя замедлить шаг, еще чуть-чуть – и сорвется с места, а прогулка превратится в очередную попытку убежать от мыслей.

      Однажды он уже убегал от мыслей и из дома, пока Катарин спала, прощался со спящим Камероном, заглядывая в темные окна его комнаты: он не собирался возвращаться обратно и думал, что дорога вперед – совсем не важно куда – заглушит боль и беснующиеся в сознании думы. Шеннон не думал, что вернется через трое суток, разревется, уткнувшись носом в плечо тети, которая поймет, погладит его по спине и напоит горячим чаем с молоком, прежде чем шутливо отвесить подзатыльник и отправить в кровать.

      Точно так же однажды в полночь он покупал билеты на ближайший рейс в Стамбул, намереваясь спрятаться среди тесных улочек и возвратить городу всю причиненную за много лет боль.

      Шеннону казалось, что в городе, где на него опустилось проклятье, все обязательно должно закончиться в итоге, но Стамбул его боль отверг так же, как отвергали другие.

      Все, кроме Камерона, который поднимал его с пола и поил ледяным пивом в три часа ночи. Все, кроме Лейлы Эллингтон и Кайла, которые звали его на вечерний чай и устраивали мозговой штурм, помогая вытащить на поверхность ответы, спрятанные в глубине его сознания. Все, кроме Катарин, с которой мысленно говорил до сих пор, понимая, что та не отзовется.

      Шеннон шел быстро, тянул тлеющую сигарету, которая не хотела догорать, стряхивал под ноги пепел, вслушиваясь в крутящуюся на повторе песню в наушниках, слова которой давно перестал понимать. Смятая, кажущаяся бесконечной пачка сигарет и зажигалка, колесиком которой он играл, пытаясь задушить тревогу, – только они и тишина были его постоянными ночными спутниками, прячущимися в карманах днем.

      Он не мог избавиться от этой привычки так же, как не мог перестать летать по городу, когда темнота прибирала людей к рукам и дарила им сны.

      Шеннон одернул себя, сбавил темп и пошел размеренно, вспоминая образ Герды-Деллы, словно прибитый гвоздями к черепу изнутри. Ему казалось, что кто-то наверху, попивающий пунш в небесных покоях, поиздевался над ним: подарил ему маленькое чудо – ту самую Герду-Деллу – которое в одночасье стало еще большим проклятьем.

      Он уже рассказывал о своей «болезни», и не раз. Камерон его не понял, Катарин высмеяла, а мать… Она просто не поверила, чем опустошила его окончательно. Станет ли девушка с желто-оранжевой аурой исключением? Вряд ли.

      И вновь, по привычке обращаясь к Катарин, он говорил сам с собой, поглядывая на темно-синее полотно неба над головой и зная, что тетя, которая, несмотря ни на что, поняла бы его, уже никогда его не услышит.

      «Я снова на перепутье. И знаешь, так же как в день, когда сбежал, чувствую себя сухой, раскаленной пустыней. Во мне больше ничего не найти, песок и только. Тот самый, в котором утонули грезы девятилетнего