Вечный город. Иван Сергеевич Бигма

за что не должно знать о предопределенности ситуации. Судьбоносность каждого жеста, каждого слова – вот, что должен чувствовать обвиняемый, стоя перед судьей, а не явное, резкое и приторное безразличие по отношение к себе и своей жизни со стороны единой системы, ополчившейся против жалкой единицы. Безразличие ранит сильнее, чем само наказание. Когда человеческая жизнь находится на весах правосудия, меньше всего хочется видеть зевающих судей с потухшим взглядом, отбывающих номер на своем рабочем месте. На деле же, все так и происходило – какой бы цирк ни устраивал обвиняемый, судьям он был неинтересен, им не было до него дела. Служителям закона было где и с кем спать, было чем побаловать свой желудок. Их сытая и пушистая жизнь противопоставлялась мокрой кляксе на вычищенных до блеска сапогах. Эта клякса – жизнь того несчастного, который распинался перед ними в своем последнем предсмертном танце. Я решил изменить сложившуюся систему. «Человек, что бы он ни совершил, заслуживает человеческого к себе отношения» – этот девиз стал моим профессиональным кредо на всю дальнейшую жизнь.

      Всех последующих обвиняемых я внимательно выслушивал, задавал им уточняющие вопросы, расспрашивал о мотивах совершенного преступления. Процесс рассмотрения дел перестал иметь сходство с механическим конвейером, бесконечно штампующим клонов человеческих судеб. У мертвенно бледной процедуры стал проступать розовый румянец человечности.

      Очень много людей прошло мимо меня за этот долгий тягучий день. Старые и молодые, высокие и низкие, худые и толстые, мужчины и женщины. Все они были абсолютно разные как внешне, так и по своему характеру, по манере восприятия действительности. Но, несмотря на все отличия, было в них что-то общее, та еле заметная черта, которая выделяла их среди миллионов граждан Вечного города. Внешне они казались обычными людьми со своими привычками, тайнами и предпочтениями. Но стоило им задуматься, целиком погрузиться в себя, как тут же из глубины недр их истерзанной души, проступала неподконтрольная им гневная сущность. Смесь обреченности с безнадежностью. В такие моменты взгляд их становился потерянным, отсутствующим, дыхание совсем редким, а кожа бесцветной. Призраками давно пережитого прошлого стояли они перед начерченной белой линией, ожидая какую же оценку заслуживает их никчёмная жизнь. Многие из них, услышав приговор, воспринимали его как должное; кто-то начинал проклинать меня, Ингу и весь сошедший с ума мир. Я с пониманием относился к любой их реакции, ведь неизвестно, как я бы повел себя при подобных обстоятельствах.

      Отсидев в зале разбирательств шесть с половиной часов, я стал чувствовать острое покалывание по всему телу. Так всегда бывало со мной, когда физическая нагрузка одолевала мой организм, изнуренный тяжелой психотравмирующей ситуацией. Кивнув Инге, в знак того, что пора завершать слушания на сегодня, я поднялся со своего рабочего места и собирался выйти из этого унылого серого помещения. Разминая затекшую