Мать Вода и Чёрный Владыка. Лариса Кольцова

учитываю, какая добровольно ко мне льнёт и ищет в моём лице главное для всякой из них, – мужскую силу и заботу. Никакого насилия, только совокупность взаимных желаний. Её желание моей благосклонности и защиты, и моё желание – достичь краткого забвения всего. Потому что моя благосклонность – это улыбка Надмирного Света для неё…

      Отвратное мурло, кем он и являлся, вызвало желание его уничтожить. И поражала собственная покорность подставлять под терзания свои уши и душу. Бяка из подлинной уже преисподней отлично соображал, что упражняется в глумлении, но вот почему он обнаглел? Раньше же такого соскальзывания в чавкающую мерзость никогда не было. Может, у Чапоса в голове что-то сгнило?

      – Не смеши, «Надмирный Свет»! Глиняный Ивашка из не промешанной глины, выпершийся из тёмных нижних пластов наружу. Не знаю, сколько там у тебя комнат для омовений, как ты говоришь, но ты по-прежнему воняешь падалью. Почему ни одна из твоих подневольных утех не убила тебя? Чего им терять? Если так и так – пустыня.

      – «И – вашка»? Что за словечко вы произнесли? Растолкуйте. А меня уже так называла одна женщина – «глиняным горшком с прогорклой кашей вместо мозгов». И обрубком гигантского червя меня называл один тип, а если знать, кем он мне приходится, можно и повеселиться, да мне не хочется. За убийство же не пустыня, а казнь светит такой вот милашке. Да и откуда им взять человеческое достоинство, если они не имели его изначально? Пустыня всё же шанс, хотя шанс и на краю преисподней. Например, моя мать родилась в зоне пустынь, а сподобилась родить меня от аристократа. Хотел бы я знать, где она и как выглядит. Думаю, она была красива. А его знать не хотел и не хочу. Придёт время, я буду его проводником туда, откуда он вызвал меня без моего согласия. В бездну.

      – Глиняный Ивашка – это ты. «Нос крючком, голова торчком, а живот – ящичком». Сказка такая есть про ожившее глиняное чудовище. Он поглощал всё и всех, кого встречал на своём пути.

      – Такой страшной сказкой не только и детей испугаешь, – заметил Чапос. – Нельзя детей пугать. Они очень уж впечатлительные.

      – Добряк ты, оказывается, продавец юных тел и поглотитель чужих жизней, – удивился его замечанию Рудольф. – А меня в детстве моя добрая бабушка пугала такой сказочкой, рассказанной на ночь. Но если разобраться, то, как любая сказка она имеет глубокий метафизический смысл. И напрасно её рассказывают детям, я в детстве её боялся. Ненасытное бездуховное чрево, набитое под завязку и без смысла, обречённое так или иначе рассыпаться на глиняные черепки от удара сверху, заметь, – с горы. И хочу тебя разочаровать по поводу твоего мнения о собственной матери. Твоя мать была потомком людей другого фенотипа, внешне отличного от насельников Паралеи. Вряд ли она вписывалась в общепринятые каноны красоты.

      – Хотите сказать, что я урод в уродливую мать?

      – Я не считаю тебя внешним уродом. По мне так ты, глаз не оторвать. Необычный ты. А жители Паралеи ценят тонкокостных людей и склоны к излишней стандартизации. Но если бездельникам