Мать Вода и Чёрный Владыка. Лариса Кольцова

вы выставите свою затейницу – модельершу за стены, я испеку пирог с начинкой из её сердца. Тогда поделюсь с вами своими гастрономическими переживаниями. Может, и вам пришлю кусочек на пробу.

      Перебранка зашла далеко за принятые и давно соблюдаемые границы. На привычную игру уже не походило. Он не просто хамил, а пёр куда-то не туда. Что-то было в этом тревожащее. Отвесить оплеуху не представлялось возможным ввиду многолюдья открытой площадки «дома яств». Сделать же так означало бы, что помесь апельсина с фавном, напяливший одежду, приобретённую в дорогом салоне тряпья, не только достиг своей цели, уязвив человека из будущего, но и позволить ему встать вровень с собою. Причудливые и довольно красивые для его несуразной головы уши отвлекли Рудольфа в сторону размышлений о его странной двойственной природе, давшей ему фрагменты очевидной красоты, но перемешанной с уродством. Мог он или нет нравиться женщинам? По его рассказам – да, а в действительности? Обрисованные по своему краю ярко-красным контуром, так как сидел Чапос перед Рудольфом спиной к улице, его недурно выточенные, весьма тонкие уши освещались сзади раскалённым дневным светом и вызывали непреодолимое злое желание у Рудольфа ударить по ним. Грубая шея, вырастающая из мужественных плеч, была увенчана странным массивным, но высоколобым черепом с заметным наростом – гребнем. Чапос искусно маскировал его начёсом продуманной причёски. Исследования Франка, сделанные по просьбе Рудольфа, когда ему удалось однажды в процессе взбучки выдрать пук волос из головы дерзкого агента, выявили, что фенотип Чапоса не странность, не уродство, а иная антропологическая форма. Он принадлежал к другой расе, проживающей некогда в зоне исчезнувшей цивилизации. Они уничтожили друг друга, но оставили своё рассеянное потомство. Их ДНК редко, но встречалась среди здешнего населения и в смешанном, и в чистом виде, как уверял Франк. О том же говорила и несуразная мощность туловища при невысоком росте.

      – Чего вы меня пронзаете своими глазищами, будто испепелить задумали? Я же знаю, что вы меня любите. Вы же эстет особого рода, и вам нравится слушать меня, когда я говорю низости. Потому что я ваше отражение, только в тёмном зеркале.

      При разговоре из его жующих челюстей вывалился кусок жаркого, он ловко поймал его на лету и засунул обратно в густо – лиловую пасть. После этого шерстяной фавн, сидящий в сгущённом облаке смешанных запахов – собственного пота, острого духа пахучих блюд, окружающих чавкающих людей, цветочного аромата из глиняных напольных кашпо и кружащейся вокруг оранжевой пыли жаркого ветреного дня, облизнул языком крупные губы и раздвинул их в гримасе физиологического блаженства. Глаза подёрнулись мутной плёнкой, как прозрачным веком удава, переваривающего проглоченную живность.

      – Сегодня утром до чего же я оттянулся с одной свежинкой. Ножки белые, пузико и титьки сливочные, какие и положено иметь девственнице, губки пухлые, и вся она сочная трепетная и узкая. Глазёнки, как звездочки сияют, аж пупок прокалывает