Лиса в аптечной лавке. Наталья Шнейдер

больше никогда не встретиться, но я знаю, что они живы. А горе… проходит.

      Я вытерла слезы – как ни уговаривала себя, что не время расклеиваться, они все же прорвались. Накрыла полотенцем корзинку с едой. Белоснежное полотно казалось ослепительным на фоне пыльного стола. Кошмар, ну и свинарник, а я еще в нем ела?

      Что ж, говорят, уборка успокаивает. Вот и… успокоюсь. Только осмотрю дом, чтобы определиться, с чего начинать.

      Я толкнулась в дверь по правую руку от входа, та не поддалась. Я внимательно оглядела ее, вопреки всякой логике выискивая радужные переливы. Нет, просто тяжелая прочная дверь, закрытая на замок.

      Что ж, нет так нет. Может быть, где-нибудь в доме я обнаружу ключи. Я же почти еще ничего не видела. С этой мыслью я поднялась по лестнице.

      На втором этаже обнаружилась бальная зала, две комнатки, заставленные разнообразными креслами, пуфиками и козетками; кабинет, в котором не оказалось ни бумаг, ни книг, лишь пустые полки. Несколько спален.

      В комнате, похожей на гардеробную, нашлось зеркало в полный рост. Я сняла ткань, что занавешивала его, осторожно – так осторожно, словно девушка из зазеркалья могла утащить меня за собой, – заглянула в него.

      Это была я – и не я. Наше отражение меняется каждый день по чуть-чуть, незаметно. Вот внезапно обнаруживается морщинка в уголке глаза, вот вдруг оказывается, что цвет лица стал не таким свежим. И лишь разглядывая старые фотографии, мы начинаем понимать, как бежит время.

      Очерченная резной рамой, словно рамкой старой фотографии, на меня смотрела девочка, какой я, наверное, была лет десять назад. Эта я смотрелась от силы на восемнадцать. Рыжие волосы, белая кожа. Гораздо бледнее моей – ко мне загар не лип, но эта девочка выглядела так, словно никогда не видела солнца, и лишь усыпавшие нос и скулы веснушки говорили, что это не так.

      Стройная… Пожалуй, даже по нашим меркам скорее худая, чем стройная, а по здешним, насколько я успела заметить, как сложены люди на улице, и вовсе тощая. «Приют», – сказал Айгор. Не кормили ее там совсем, что ли? Царапина на скуле, встрепанные волосы, в которых кое-где до сих пор торчат соломинки. Под глазами легкие синие тени – впрочем, после такой ночки, как сегодня, я-настоящая выглядела бы куда более помятой.

      Я вытряхнула из волос чудом сохранившиеся шпильки, скрутила гульку на затылке. Пощупала царапину: до свадьбы заживет. Эта мысль заставила меня нервно хихикнуть. Одна свадьба не состоялась, второй я не помню. Может, оно и к лучшему: интуиция подсказывала, что девочка с наивным лицом, отражавшаяся в зеркале, не слишком рвалась замуж. Каким бы пуританским ни было воспитание, вряд ли кто-то упадет в обморок в предвкушении первой ночи с любимым человеком.

      – Ну их в лес, всех этих козлов, – улыбнулась я этой девочке. – Без них справимся.

      Она улыбнулась мне в ответ, робко и неуверенно. Да уж, приют в самом деле не улучшает характер. Ничего, я-то не бедный забитый ребенок. Прорвусь.

      – Теперь у тебя есть я, – сказала я своему отражению.

      Отвернулась