Камень. Книга восьмая. Станислав Николаевич Минин

долго не думал, он ускорил шаг, догнал четырех валькирий, шедших сразу же за Алексеем, его сестрами и братьями, и зло бросил:

      – В сторону, девоньки!

      Валькирии, чуть помешкав, послушно выполнили команду – они прекрасно знали, кем именно при великом князе состоит Прохор Петрович и каковы его возможности, а потому понимали, что просто так Зверь дергаться не будет.

      А Белобородов уже пристроился к великому князю и, не обращая внимания на великих княжон, довольно громко зашипел:

      – Алексей Александрович, Иван Олегович на вас жалуется, мол, фоните на весь погост и мешаете окружающим скорбеть надлежащим образом. Сынка, приходи уже в себя!

      Молодой человек медленно кивнул:

      – Я в порядке, не переживай.

      Шедшая впереди и прекрасно все слышавшая императрица повернулась к идущему рядом старшему сыну и нарочито спокойным тоном приказала:

      – Сашенька, проконтролируй…

      Цесаревич отстал, перехватил цветы, взял за руку среднюю дочь и пристроился к Алексею с правой стороны, глазами показав Белобородову находиться с левой.

      – Отец, повторяю, я в порядке.

      – Очень на это надеюсь.

      Перестал дергаться и Кузьмин – фон хоть и не исчез, но снизился до терпимых значений.

      – Только бы до гнева дело не дошло, – пробормотал он. – Господи, все в руках твоих…

***

      Происходившее в храме отпевание я запомнил фрагментами, автоматически повторяя слова молитвы и не отрывая взгляда от такого прекрасного, спокойного лица Виктории…

      Когда прощался с Викой и просил прощения, только гигантским напряжением воли удержался от того, чтобы не завыть, и венчик с иконой целовал, практически ничего не видя перед собой от слез…

      Наплевав на все предупреждения, вместе с братьями, Сашкой Петровым, Прохором, Иваном и Владимиром Ивановичем нес какое-то время гроб и только после настоятельной просьбы генерала Орлова уступил свое место ротмистру Пасеку…

      Кинув горсть земли на гроб Виктории в склепе Печорских, в очередной раз почувствовал дикий стыд и полное моральное опустошение и на улицу вышел, еле волоча ноги…

      В себя меня привел голос отца:

      – Алексей, мне Михаил Николаевич сказал, что вы с ним и Прохором собирались твою маму проведать. Можно мне с вами?

      – Конечно.

      – Я бы тоже хотела навестить Лизоньку, – это была царственная бабка. – Алексей, ты не против?

      – Почему бы и нет, – ответил я, апатия не отпускала. – Только дайте еще рядом с Викой побыть.

      – Конечно-конечно…

***

      Оказавшись в склепе Пожарских, Алексей, глядя на фотографию матери, поставил в каменную вазу розы.

      – Здравствуй, мама! А мы вот Викторию похоронили… Твой сын оказался плохим защитником, он близких теряет…

      Молодой человек замолчал и дождался, когда остальные поставят в вазу уже свои цветы.

      – Отец, – продолжил он, – передай деду Николаю, что я завтра приеду в Кремль, и мы с вами обсудим подробности правила.