Дева Луны. Андрей Жилкин

вроде спокойные, нет ни радиации, ни кислотных дождей, ни тварей всяких непонятных. Лес рядом, речка чистая. На Свалке много барахла ещё разного осталось. Не пора ли нам перейти к оседлому образу жизни? Дом нормальный построить вместо этой развалюхи. А там видно будет.

      – А ведь и вправду! – согласился Хорн. – Лето прошло на удивление спокойно. Никто из нас ни разу здесь не повстречал ни духов, ни ревунов, ни свистунов, ни медиумов… Даже летунов не было! Куда они все подевались?

      – А я знаю? – улыбнулся в ответ Александр Македонский и похлопал Хорна по плечу. – Да шут с ними, с летунами этими! Подевались и подевались. Вот лично мне даже и выяснять не хочется, куда именно они подевались! Куда подевались – вот пусть там и остаются! И чем дольше, тем лучше! – он посмотрел на свои руки. – Ну что, пошли к Ручью? Хоть умоемся после работы.

      Хорн кивнул, и они направились в сторону Ручья. Уже стемнело, но тропинка была им хорошо знакома, да и до Ручья было совсем недалеко.

      – Слушай, – обратился Хорн к Александру Македонскому, – говорят, ты раньше у монаха какого-то учился.

      – Кто говорит? – насторожился Александр Македонский.

      – Птица.

      – Вот гад! – воскликнул Александр Македонский. – Стоило только рассказать по пьяни, так сразу всем разболтал!

      – По пьяни?

      – Да было дело как-то в начале лета. Решили мы с ним отметить годовщину Катастрофы. Помянуть, так сказать, погибших родных, близких, друзей. Пропавших товарищей вспомнить. Ну и разговорил он меня. Наболтал я, видимо, лишнего сдуру. Не думал, что он всем станет рассказывать про мои секреты.

      – Почему всем? – пожал плечами Хорн. – Он только мне рассказал. И то не просто так, а по делу.

      – По какому делу? – спросил Александр Македонский.

      – Я рассказал ему сегодня про свой сон…

      – Опять ты начинаешь?

      – Так что это был за монах? – спросил Хорн, не обращая внимания на реакцию Александра Македонского.

      – Монах как монах… – недовольно пробурчал Александр Македонский.

      – А почему его монахом называют?

      – Да кто называет-то? Он сам себя так назвал: монах-отшельник. А зачем он тебе?

      – Вдруг он сможет про мой сон что-нибудь дельное сказать. Кстати, Птица предположил, что этот сон мне кто-то внушил.

      – Внушил? Что за бред?

      Александр Македонский разделся по пояс, вошёл в быстро текущую речку и начал ополаскиваться водой, то и дело ухая и выкрикивая от удовольствия: «Хорошо!» Хорн последовал его примеру. Вода в Ручье была прохладная, даже, можно сказать, холодная. Но после проделанной тяжёлой работы по заготовке коровьего мяса этот холод практически никак не ощущался. Наоборот, охладить разгорячённое тело, смыть пот и грязь сейчас было неимоверно приятно. Кроме того, такое купание хорошо снимало физическую, да, впрочем, и эмоциональную усталость, накопившуюся за этот длинный и насыщенный событиями день.

      Александр Македонский вышел из воды и подобрал с земли заранее приготовленный ремок – он его так называл – уже давно