Бесспорное правосудие. Филлис Дороти Джеймс

заставила Фрога по-вер-нуться и посмотреть ей в глаза. Лицо учителя изображало крайнее смущение и отчаянную мольбу о жалости, причину которой она не понимала, но догадывалась, что помочь ему выше ее разумения и сил. Нехорошие предчувствия и острый страх наполнили девочку, отчего голос ее прозвучал резче обычного:

      – Какие неприятности? Вы ничего мне не сделали. О чем вы?

      – Похоже, твой отец ложно истолковал характер наших отношений, – подчеркнуто формально ответил Фрог.

      – Что он вам сказал?

      – Не важно, это ничего не изменит. Он хочет, чтобы я уехал. Еще до начала занятий.

      – Я с ним поговорю. Объясню ему. Я все улажу, – сказала Венис, зная, что ничего у нее не выйдет и обещание бессмысленно.

      Фрог покачал головой:

      – Нет. Пожалуйста, Венис, не надо. От этого всем будет только хуже. – Он отвернулся, сложил рубашку и положил ее в чемодан. – Твой отец обещал дать мне хорошие рекомендации.

      Ну конечно, рекомендации. Иначе не получишь хорошей работы. Во власти отца дать их или просто выставить на улицу. Говорить было не о чем, сделать она тоже ничего не могла и все же тянула время, чувствуя, что надо что-то предпринять, что-то сказать на прощание, подать надежду на возможность новой встречи. Но они никогда не встретятся, и переживаемое ею сейчас чувство было не признательностью, а страхом и стыдом. Теперь Фрог укладывал «Знаменитые судебные процессы», и девочка засомневалась, выдержит ли дополнительный вес и без того почти полный чемодан. Один том остался лежать на кровати, и Фрог протянул его Венис. Это было дело Седдона. Не глядя на нее, учитель сказал:

      – Пожалуйста, возьми. Мне будет приятно.

      Так и не поднимая глаз, он тихо произнес:

      – Теперь иди. И прости меня. Я как-то не подумал.

      Память была как кинопленка с четко сфокусированными изображениями, выверенными, ярко освещенными декорациями, должным образом организованными действующими лицами, заученными, никогда не меняющимися диалогами, без связующих сцен. И сейчас, глядя невидящими глазами в открытую книгу по договорному праву, она вновь очутилась дома перед отцом в плотно заставленной мебелью столовой, где пахло крепким утренним кофе, тостами и беконом. Вновь сидела за прочным дубовым столом с лишней секцией, с помощью которой можно было увеличить его длину, и та неприятно давила на колени, видела многостворчатые окна, скорее скрывавшие, чем пропускающие свет, резной буфет на луковицеобразных ножках, плиту для подогрева и блюда под крышками. Отец однажды видел пьесу, где богатые люди за завтраком брали еду с бокового столика. Это показалось ему олицетворением изящной жизни, и он ввел такой же обычай в «Дейнсфорде», хотя в меню не было ничего, кроме яиц и бекона или бекона и колбасы. Странно, но она и сейчас почувствовала раздражение от нелепости этой претензии, которая только создавала лишнюю работу матери.

      Положив на тарелку бекон, она села и заставила себя взглянуть на отца. Он важно ел, глаза его перебегали с основательно