Альфабет. Андрей Буторин

пальцами по «рогам управления», пока наконец не сказала:

      – Тебе в любом случае не вернуться через «Прорыв».

      – Значит, ты мне веришь? – едва не подпрыгнул я от радости.

      – Конечно. Вокар бы так шутить не стал, а загримировать кого-то настолько идеально, добиться полного голосового сходства – вряд ли возможно. Да и зачем?

      – Но ведь то, что ты сейчас услышала – это… – Я замялся, подбирая нужное слово, и Светина закончила за меня:

      – Бред? Фантастика?

      – Где-то так. Еще сегодня утром я и сам бы это сказал.

      – То есть ты узнал обо всем только сегодня?

      – Ну да, после того как меня нашел Менделев.

      – Я почему-то решила, что вы познакомились раньше, а потом тебя готовили для отправки… Удивительно, что это вообще оказалось возможным. «Прорыв» занимается Сопричастностью очень давно, но у них еще ни разу не получилось отправить человека на Двойку. Насколько я знаю.

      – Так значит, у вас этим тоже занимаются? – наконец-то дошло до меня. – Двойка – это наш мир? А что такое Сопричастность? И почему…

      – Стоп! – подняла руку Светина. – Прикрой краник. Давай по порядку. Расскажу то, что сама знаю и так, как я это понимаю. Я в этом деле не спец, немного в курсе из-за Вокара. А он… В общем, им заинтересовался «Прорыв». Кстати, нужно ему сказать, что я не там, где мы договаривались. – Какое-то время Светина молчала, затем мотнула зеленой гривой: – Не отвечает. Скорее всего, в «Прорыве» блокируют связь. Ну ничего, я оставила сообщение, когда выйдет – услышит.

      – Как ты пыталась с ним связаться? – недоверчиво посмотрел я на собеседницу. – И что-то я не видел, чтобы ты отправляла сообщение.

      – Интересно, как бы ты это мог увидеть? Связник же тут, – постучала она по лбу. И прыснула: – Или у вас он вживляется в другое место?

      – Вот наш «связник», – достал я из кармана телефон.

      Светина схватила его и стала крутить с таким восторгом, словно я предъявил ей чудо техники далекого будущего.

      Оказалось, я ошибся с точностью до наоборот.

      – У нас такое только в музее можно увидеть. Позапрошлый век. Как интересно!

      – То есть у вас в девятнадцатом такими пользовались? – обиженно-иронически прокомментировал я. – Пушкин Дантеса эсэмэской на дуэль вызывал?

      – При чем здесь Пушкин? Какая дуэль?.. – заморгала Светина. – И я про девятнадцатый век ничего не говорила. Я сказала: позапрошлый. То есть семьдесят четвертый.

      – Что-о? И какой же у вас сейчас год?

      – Семь тысяч пятьсот двадцать восьмой. А у вас что, другой?

      – Другой. Погоди-ка… – начало доходить до меня. – Семь тысяч… Это от сотворения мира, как в Библии?

      – Ну да, как еще-то?

      Я не стал ей рассказывать про Христа, и без того чудес хватало. К тому же я так ничего пока и не знал об этом мире, а узнать это было жизненно необходимым, чтобы если и не вернуться домой тотчас же, то по крайней мере знать, возможно ли это в принципе. Поэтому я ответил:

      – Неважно.