Старые тетради. Андрей Петрухин

для конька, прожигал раскалённой проволокой дырки для верёвок, потом под колодочку подбивал проволоку и с этим самодельным коньком мчался на замёрзшую Кубань. Там на льду стояли шум и гам, ребята бегали, скользили, резвились, тут и я тоже подвязывал свой конёк к правой ноге и не столько катался, сколько катал ногу.

      Только раз в жизни довелось мне побегать там же на Кубани на двух настоящих железных коньках, «угостил» один знакомый мальчишка, когда сам накатался вдоволь и потому раздобрился. Когда я нацепил коньки на ноги, то сначала не мог на них устоять, но постепенно приловчился и начал двигаться, а уже потом бегать. Накатался я тогда так, что ноги болели целую неделю, и накатался на всю жизнь, потому что после этого больше подобного случая мне не выпадало.

      Много позднее, уже живя взрослым человеком в Махачкале, я возил своих детей зимой с коньками кататься на замёрзшее химзаводское озеро, понимая, какое это удовольствие для ребят, не передать словами, с какой же завистью я смотрел на их счастливые глаза, вспоминая своё нищее и голодное детство.

      Теперь настала пора открыть одну тайну моей бедной многострадальной матери, о которой, наверное, даже сестра Мотя не знает, но прошедшее после всего этого время, думаю, позволяет это сделать. Матери в тот год, о котором я рассказываю, исполнилось сорок девять лет, и была она тогда ещё здоровая молодая и красивая женщина, только одета всегда очень бедно и скромно, и за нашей бедностью да заботами о куске хлеба ей некогда было задуматься о чём-то личном. Случилось так, что там на Кубани, в посёлке сахарного завода, приглянулась она одному пожилому бородатому одинокому мужчине, его все звали дед Левочко, который начал уговаривать мать пойти за него замуж. Этот дед в то время на повозке, запряжённой коровой, возил от завода домой в соседнюю станицу свекольный жом для корма той же самой коровы. У него в станице был хороший дом, большой сад, и начал он свои уговоры с того, дескать, будешь хозяйкой в доме, корову будешь доить, сыр-масло делать, заживёшь славно и сытно, а также всё прочее…

      Как видно, на мать эти настойчивые уговоры оказали действие. Я только теперь понимаю, как устала она тогда от нашей нищеты и мыкание горя по белому свету, как беспросветная нужда подтолкнула её на ответственный шаг, и вот решила она держать со мной совет, пришла однажды домой и говорит:

      – Давай, сынок, пойдём к деду Левочке, может поживём в тепле и сыты будем, да тебя выучим. Люди говорят, богатый дед, живёт он один, дом у него, хозяйство.

      Ну мне, мальчишке, вдаваться тогда в различные взрослые вопросы и в голову не приходило, я, долго не думая, дал на всё своё согласие. В то время как раз закончилась учёба в школе, началось лето, и мы с матерью уехали с дедом в его станицу, которая находилась километрах в восьми или девяти от сахарного завода, а может и ближе, помню, что на другой стороне Кубани.

      И вот прибыли мы на дедову усадьбу, увидели там большой, но сильно запущеный сад, большой дом, крытый цинковым железом, что мог позволить