Материя моей юности. Сборник рассказов. Вера Слабая

проверяю, не поднимается ли её грудная клетка. Нет. Лишь моя голова качается в такт ночной дрожи. Набор утоления любопытства: скальпель, иглодержатель, хирургический пинцет, игла, нить, одноразовая пелёнка, две девушки за 20, желающие вскрыть труп животного. Я хотела потренироваться шить. Может, удалить печень, пересадить почку, сделать внутрикожный шов. Ну, знаете эти девичьи радости.

      Собака похожа на плюшевую игрушку оттого, что не двигается. Синтетические кудри и синтепон кишок из порванного брюшка. Обычно смерть суетливая, дырявая от рук, пытающихся спасти. Сейчас все определённо, лишено спешки. Комфортнее с трупом, чем с умирающим – можно безнаказанно выдохнуть. И я выдохнула. Проспиртованное облегчение.

      "Смотри, какая печень" – голос такой, будто мы долго ехали к собору загород. И вот он, достойный нашего внимания – застойный красный, зернистый, набухший алыми жемчужинами. Аура важности знаний, поклонения физиологии и трупного запаха. Всё, как в церкви с мощами под мраморными плитами. Захотелось зажечь свечу.

      "Отсепарируй печень, будет лучше видно", но времени мало, скоро собаку заберут убиенцы. Синяя резина пальцев раздвигает взбухшие доли печени, и мы видим драгоценный желтоватый камень, переливающийся как перстень на солнце на Машиной ручке. Дружное "ах" облаком нависает над раздутой опухолью. "Сфоткай, пожалуйста" – говорит Маша, чтобы потом похвастаться подружкам новой безделушкой. Уютное таинство девичьих улыбок в тёплых уголках губ. На меня смотрит напряжённо синий желчный пузырь. Я тоже напрягаюсь. Чувствую, с каким трудом работали органы. Кишечник влажно чмокает в брюшной полости, там так много воды.

      "Лёгкие будем смотреть?" – вдруг спрашивает мое любопытство. Сама я молчу сегодня, соблюдаю священную тишину собора с его мощами. "Хотелось бы, там все в метастазах, но инструментов подходящих нет. Придётся пилить грудную клетку, а это долго. Мы не успеем" – понимающее молчание.

      "Маш, убиенцы приехали за собакой" – вдруг голос за дверью. "Какой собакой? Той, что у меня на столе сейчас?" Голова ассистента выросла в проёме. "Ой. Да" и нервный смешок. Мы переглядываемся, будто нас уличили за шалостью. "Скажи им подождать 10 минут". И началась судорога рук, узлы вытянутых пальцев с иглой на концах. Гранатовая печень спряталась за аметистовыми петлями кишок, золотые стежки стянули мешок с драгоценностями. Шов получился нервным, горбатым и ненастоящим. Лохматая синтетика шерсти, вздутый поролоновый живот и яркие жёлтые нитки – итог игры маленьких девочек в доктора. Искусственное с естественным. Все на грани.

      Заходит убиенец с чёрным пакетом для мусора в руке. На нем синий комбинезон и усталость пятнами по лицу. Маша проверяет герметичность шва – шлепает ладошкой по барабану пуза. Я слышу, но смотрю на чернильный шёпот мусорного пакета. В моей голове картина, как я бережно беру на руки животное: тихая скорбная мелодия, опущенные головы, пока я несу труп по коридору. Титры.

      Но на самом деле собаку грубо швыряют в пакет, заламывая лапы. Она падает на пол прямо в черную шипящую