Аргидава. Марианна Гончарова

мяукала и признавалась в любви. Ася хохотала, морщила лоб и рисовала, рисовала всех новых знакомых, и Лушку, и реку, и камыш, и старый паром, и дедушку-паромщика Матвеича. Паромщика Матвеича все знали с детства, весь небольшой старинный городок его знал. Кажется, что он, дед Матвеич, легендарный, даже таинственный, был здесь всегда, вечность. Все, кто шел на прогулку, на пляж, на пикник, таскали Матвеичу из дому пирожки, котлеты и яблоки, потому что он служил на пароме с восьми утра до восьми вечера. И никаких денег за перевоз не брал. Просто город платил ему зарплату. А Матвеич принимал уважительные подношения, как он говорил и радовался, «гостинчики». И самогоночкой не брезговал. Но не злоупотреблял. Перевозил на другой берег людей, идущих с рынка, пляжников, рыбаков и туристов, идущих в леса, в горы, на озера и в села за рекой. Потому что мостов здесь не было из-за частых наводнений, а если и были, то подвесные, которые вода тоже не щадила.

      Вручив дедушке Матвеичу его портрет, Ася мгновенно завоевала стариковское сердце, он, растроганный, – нет чтобы отдохнуть, полежать в тенечке в ожидании пассажиров – возил Асю одну через реку то к одному берегу, то к другому, угощал конфетками и рассказывал про свою долгую жизнь на этом самом пароме. Аська махала друзьям ладошкой, улыбалась ясно, чисто, роскошно и белозубо. А паромщик Матвеич ей говорил:

      – Та успеешь, доню, ты к своим хлопцам, давай еще прокачу тебя на пароме, подыши воздухом, а то вон какая ты худенькая. Редиску будешь с хлебом? Будешь? Отличная редиска! – Матвеич с восхищением глядел, как девочка с хрустом разгрызала редиску, и подсовывал ей огурчик, молодой, колючий, с пупырышками. – А портрет этот… – дедушка опечалился, – скажу бабе своей, чтобы мне на памятнике его сделала. Такой хороший портрет у тебя получился.

      К слову, друг Женя стоял на берегу и пристально глядел из под-руки в сторону плота, наблюдая Асино путешествие через реку.

      – А что же, она ведь еще маленькая, на плоту, одна, должен же кто-то смотреть за… за… ребенком.

      Хорошие люди Машины друзья. Всепонимающие. Никто не подтрунивал, не ухмыльнулся. Только переглянулись, а Луша осуждающе фыркнула Смиту в лицо, почувствовала что-то и медленно, страдая от жары, солидарно уселась рядом с Женей на солнцепеке. И вот так, составив ему компанию, сидела рядом с ним, поскуливала и приговаривала-подвывала: «Айлавю, айлавю», заглядывая Жене в лицо, мол, правильно я говорю, человеческий мальчик, про ту девочку на пароме, правильно же? Ты же айлавю? Айлавю, да? Женька смущался, не глядя на собаку, в знак согласия, гладил ее большую умную меховую башку и все старался перетащить ее в тень.

      Ася вернулась радостная, возбужденная. Паромщик дедушка Матвеич и отпустил-то ее только потому, что к противоположному берегу реки подъехал длинный кортеж, нарядный, весь в лентах, цветах и воздушных шарах, лопающихся с громыханием от жары, а впереди машина с женихом и невестой. Кто-то из сопровождающих показывал паромщику на часы, пританцовывая, мол, скорей-скорей, на