Темная комната. Иван Александрович Мордвинкин

просыпаться плавно, вначале она видела эти мёртвые, скрюченные ветки.

      К середине дня, когда выдуманные с утра «зацепки» истощались, Алёна возвращалась на пыльную кушетку, бессильно падала ничком и снова смотрела на дерево будто с каким вопросом или жалобой. И дерево исступленно кивало в ответ, плача летящим к земле инеем.

      А теперь между Алёной и деревом темнела грязная, пустая бутылка.

      Алёна бездумно поблуждала взглядом по серым стенам, но они были до безысходности пусты. Тогда она устало повернулась на спину, всмотрелась в блеклое пятно на потолке и вслушалась в неживые звуки холодильника, стараясь различить мельчайшие всплески в мелодии его дребезжания и нащупывая ритм.

      К вечеру, когда пятно слилось с сумерками, Алёна вспомнила об ужине. Она поднялась и просидела на кушетке много долгих, одинаковых и молчаливых минут. Желтая полоса света от лампочки на кухне падала на газету, валяющуюся под ногами на полу. И Алёна бесконечно долго, недвижно и изумлённо глядела на чёрно-белую фотографию счастливой молодой женщины, улыбающуюся ей с рекламной картинки в этой газете.

      Наконец, ногой она двинула газету в темноту под кушетку, встала и замерла, соображая и прикидывая путь. Потом, вздохнув, решилась, пробралась между диваном и стулом, заваленным грязной одеждой, и по жёлтой полосе побрела ужинать.

      Кухня казалась теплее и живее. Во-первых, из-за света навечно включённой лампочки, не поддающейся щелчкам выключателя. Во-вторых, окно здесь ещё с осени заросло липкими паутинками, теперь нервно дрожащими на зимнем сквозняке. С неподвижным пятном на потолке не сравнить. А в-третьих, отсюда большее виделось, потому что некуда было лечь и смотреть приходилось сидя. Зато просматривалось шоссе, и однообразное движение фар в вечерних сумерках как-то необъяснимо сливалось с ровным тарахтением холодильника и соединяло Алёну с миром за окном.

      Залив старую заварку недозревшим кипятком, Алёна всыпала в кружку три ложечки сахара, слегка перемешала вспенившуюся воду с чайным сором и отодвинула кружку прочь.

      «Есть» тёплую воду с сахаром не хотелось.

      Надо спать…

      В комнате, не зажигая свет, Алёна на ощупь пробралась к подоконнику. В поздних сумерках города, льющихся в темноту комнаты сквозь замызганное окно, она рассмотрела бутылку. Плесень оказалась серой и непроглядно плотной.

      Холодно.

      Она вгляделась в спиртовой градусник, укреплённый с той стороны стекла – ровно минус двадцать семь. Как и ей. Она даже взглянула ещё раз, теперь уже с сочувствием.

      Потом Алёна вернулась к кушетке, улеглась со вздохом и, пытаясь уснуть, долго смотрела на градусник. Она почти верила в его взаимное сочувствие, от того уже не сдерживалась, и слёзы текли по её лицу, холодя кожу и глаза.

      Только теперь она вспомнила про антидепрессанты, которые давно нужно было купить. Жаль, что бумажка с рецептом утонула в бесконечной многопредметности запущенной квартиры. И жаль, что не было сил её отыскать. Не хватало духу начать лечение, начать хоть что-нибудь. Даже лечение нехватки духа.

      Она накрылась с головой, собралась под одеялом, скрючилась и разрыдалась слёзно и обильно, но молча, беззвучно, сама себе изумляясь и отчаянно пытаясь нащупать внутри души причину неотступной давящей боли.

      Но не нащупала.

      – Господи, – прошептала она душному воздуху под одеялом. – Приди ко мне. Я пропадаю…

      Надежда, утеплившая сердце молитвой, и вовсе ослабила, разоружила Алёну, и рыдания сотрясали её до середины ночи, пока, наконец, липкий, муторный сон не овладел её головой, представляя странные серые образы и несогласованные сценарии сновидений.

      Всё утро, не открывая глаза, она выдумывала «зацепки» – собирала из увечных кусочков обнадёживающие идеи и складывала их в подобие плана на грядущий день.

      В памяти клубились укоризненные образы её ночных рыданий и молитв. Мама бы, пожалуй, поразилась и даже разочаровалась. Сказала бы, что Алёна сама себя хоронит, и что молитва – это мракобесие, а религия – это ограничения, вроде досок в гробе. Она всегда так говорила.

      Ну, да ладно, новый день – новая жизнь!

      План простой: умыться, наконец расчесать спутавшиеся волосы, прибраться в доме, запастись продуктами в магазине, приготовить еды и сходить в аптеку за лекарством.

      Алёна твёрдо решилась, открыла глаза и нащупала рукой смартфон, валяющийся где-то рядом на полу, надеясь пробежаться по позитивным группам в соцсетях и подпитаться от них оптимизмом для старта нового дня. Нового, чистого и готового стать первым днём в череде многих бодрых дней!

      Однако новый этот день встретил её нежданным уколом – в одном из профилей к ней «зафрендился» взрослый, почти пожилой мужчина с её фамилией и с именем, от которого происходило Алёнино отчество. Опять отец.

      Она даже глянула украдкой на мёртвый мамин диван, которым не только никогда не пользовалась, но и по возможности не касалась его взглядом.

      Отец…

      Он всегда тянулся к ней из своего далёкого далёка, то неустанно