Во имя порядка. Кузница судеб. Степан Витальевич Кирнос

сражение за жизнь и смерть, а он был воплощён для неясной цели. Третьи молвят будто он в своём племени воспринимался как божество, которое могло общаться с духами поднебесья и творить великие дела, но Азатарон смог речами привести его покаянию и службе Истине. Теорий много, но действительность такова, что сейчас он наслаждается ароматом благовоний, повторяя за Азатароном слова гимна прославления:

      – Царствуй в мире нашем, Свет Правды! Слава Твоя велика и не вместит её не земля, не небо! Царствуй, Господин сил и служителей света! Царствуй, Победитель смерти и Творче мира сего!

      Аркт тихо шептал эти слова, но прошлое вряд ли когда-нибудь оставит его. Он пришёл к Азатарону в тёмные времена истории, когда Пангора была во власти первобытного мрака и только-только над ней начинало поднимать солнце прогресса и понимания реального положения дел в этом мире. Но тени дней минувшего прошлого преследуют его во снах, не дают покоя и наяву, напоминая о том, кем он был и что творил. Один только образ деяний его отразился в груди сумасшедшим сердцебиением, память, как и совесть не даёт покоя, хлеща кнутами вины душу, стремящуюся к очищению.

      Глубоким смирением и словами молитвы он привёл сердце в спокойное биение. Он дал клятву, что больше не вернётся к тому, что творил. Взглянув на Азатарона, он увидел не просто проповедника, а столп веры и надежды сотен народов Пангоры на мир. Ни до него не после не будет того, кто смог бы сотворить большее или меньшее.

      Аркт помыслил в сердце своём – «Он действительно есть непоколебимое отражение Истины».

      Акт

      II

      Два клинка сошлись в смертоубийственном рассекновении воздуха… столь стремительном, что глаз простого смертного вряд ли уследил за движением танца звёздной стали. Ещё один взмах и сноп искр осыпал кучи мраморных осколков, разлетаясь по пылающим задымлённым руинам, некогда бывшими отражением пика человеческой славы.

      – Как ты смеешь мне противостоять!? – с жесточайшей надменностью прозвучали слова из почерневших уст латника, обвешанного тёмной пурпурно-фиолетовой бронёй, с отметинами в виде богохульственных надписей. – Как ты смеешь противостоять богу!?

      – Ты не бог! – прозвучал ответ от воина, чей чёрный длинный волос стал липким от сажи и крови, некогда яркий до слепоты латный доспех обернулся в темноту гари и копоти.

      Вновь двое сошлись на том месте, где некогда возносились молитвы славы и хваления. Воин в фиолетовом облачении со стремительностью молнии обрушивает на молодого ратника град ударов, тут же переводя движение в стремительные жалящие выпады и уколы, что только с поразительной и невозможной для смертного скоростью они отбивали оппонентом.

      Расправив пси-крылья смелый воин отлетел назад, чтобы взять минутную передышку, но его противник в мановение ока рядом с ним и направляет кривоватый меч прямо в сердце. Выставив свой прямой клинок, архисерафим парирует укол и снова ухо режет скрежет звёздного металла, заточенного