Солнце и Замок. Джин Вулф

Постой, не отвечай, – с этим Сидеро качнул стволом собственной фузеи, призывая меня к молчанию. – Твой пистолет и нож я сберег. Возьми.

      Действительно, мой пояс с оружием так и остался на нем. Прижав фузею к телу культяпкой правой руки, Сидеро расстегнул пряжку и вернул мне все разом.

      – Благодарю тебя, – повторил я.

      Ничего другого мне в голову не приходило; подумалось только, вправду ли он ударил меня, бесчувственного, или мои подозрения напрасны?

      Металлическое забрало, заменявшее Сидеро лицо, не выражало никаких чувств, а его резкий голос – тем более.

      – Теперь отдохни. Отдохни и поешь. Поговорим после. Этот бой не последний. Отдых! – рявкнул он, повернувшись к столпившимся рядом матросам. – Отдых и прием пищи!

      И то и другое казалось весьма заманчивым. Драться за Сидеро я вовсе не собирался, однако перед мыслью о сытной еде в компании товарищей, которые постерегут мой покой во сне, устоять не сумел. А улизнуть (так мне в то время казалось) успеется и после.

      У матросов нашлось немало съестного, а вскоре мы отыскали запасы убитых нами рыскунов и спустя недолгое время уселись за восхитительный ужин из чечевичной похлебки со свининой, приправленной огненно-пряными травами, хлеба и вина.

      Возможно, где-то неподалеку, кроме печи и съестных припасов, имелись и койки либо гамаки, но я лично слишком устал, чтобы разыскивать их. Правая рука еще изрядно побаливала, однако я точно знал, что уснуть это не помешает, а ноющая боль в голове унялась благодаря выпитому вину. Но едва я (пожалев мимоходом, что Сидеро не сберег вместе с поясом моего плаща) собрался улечься на отдых там же, где сидел, рядом присел на корточки матрос отменно крепкого телосложения.

      – Помнишь меня, Севериан?

      – Очевидно, должен бы, раз уж тебе известно мое имя, – ответил я.

      На самом деле матроса этого я совершенно не помнил, однако в его лице чувствовалось нечто знакомое.

      – Прежде ты звал меня Заком.

      Я в изумлении поднял брови. Лампы светили неярко, но даже со скидкой на сие обстоятельство спутать его с прежним Заком было бы невозможно. Наконец я сказал:

      – Не поминая вопроса, в который ни одному из нас не хочется углубляться, должен заметить, что с тех пор ты здорово изменился.

      – Это все одежда. Снял с мертвеца. Побрился. У Гунни есть ножницы, она меня еще постригла.

      – Гунни тоже здесь?

      Зак кивком указал в дальний угол.

      – Хочешь с ней поговорить? Она тоже, по-моему.

      – Нет, – решил я. – Передай ей: утром поговорим.

      Как ни хотелось мне сказать еще что-нибудь, в голову пришло только:

      – И еще передай: все, что она для меня сделала, с лихвой искупает любые провинности.

      Зак, кивнув, отошел.

      Разговор о Гунни напомнил мне о хризосах Идас. Заглянув в кармашек ножен, я удостоверился, что монеты на прежнем месте, а затем лег и уснул.

      Когда (написать «поутру» не рискну, так как в действительности времени утреннего или вечернего на корабле не бывает) я проснулся, большинство