Звезда перед рассветом. Екатерина Мурашова

шаль и, посасывая воображаемую трубочку, шамкающим голосом продолжила. – «Вот живу в Москве… И деньги есть, и забот никаких… А все табор снится. И так мне хорошо, так сладко! Песни раздольные, подколесные поют, дымком костровым попахивает… Никаких духов, декалонов не надо! И там цыгане, и тут цыгане, да не те… Здесь о гостях да «лапках» (индивидуальное подношение гостя цыганке – прим. авт.) без конца толкуют, а там люди со степью, с лесом, с дорогой душами срослись и промеж собой тоже – одна душа в другой петь способна…»

      Стало быть, гоняем мы вот так вот со старухой за беседой чаи, вдруг цыганенок прибежал: тетя Глэдис, мама вас скоренько кличут!

      Вышла. Гляжу – батюшки светы! – у входа в гостевой зал стоят два высоченных жандарма и на меня косятся. Я уж было подумала, что арестовали кого…

      Тут как раз хор глянул:

      «Григорий Ефимович,

      Ай да молодец!

      Изволил ты пожаловать

      К цыганам наконец!

      С твоим-то покровительством

      И мы не пропадем –

      Да чарочку заздравную

      Тебе мы поднесем!»

      Вхожу в зал, присаживаюсь на козетке в уголочек. Хор выстроился у балконной двери. Яша – впереди всех, с гитарой. За столом военные сидят – молчат, тянутся, как аршин проглотили. Посреди всех, как кучер на козлах – сгорбившись, руки на коленях, сидит мужик – косоворотка с васильками, в поддевке, в сапогах. Усы вислые, волосы гладкие и блестят, как у морских котов из цирка. Скучно мужику и маятно – сразу видно. Перепил, может, или просто устал – время-то уже к утру, как-никак.

      Распутин! – про которого говорят, что он в России чуть ли не главнее царя. Ух как интересно!

      Карна поет:

      «Выпьем мы за Гришу,

      Гришу дорогого –

      Свет еще не видел

      Милого такого.

      Поднесла ему на перевернутой тарелке бокал шампанского.

      Хор гремит:

      «Пей до дна!

      Пей до дна!

      Пей до дна!»

      Он выпил нехотя. Яша ударил по струнам, все запели, заплясали, захлопали в ладоши, юбками завертели… Ну сама знаешь, как это у цыган бывает – словно цветной дождь по крыше стучит или конфетти горстями сыплют…

      «Гришу дорогого» все это явно нимало не занимает – привык, наскучило. Сидит, зыркает глазами, даже не ест не пьет. Карна подошла ко мне, говорит, задыхаясь, чуть не плача:

      – Глэдис, душечка, чего ему от нас надо-то? Чем не угодили?

      – Да ничего, – отвечаю. – Ему ничего уже от вас не надо – в том и кручина его.

      – Может, ты…?

      – Ну, вели моих цыплят принести.

      Я приготовилась, пожонглировала, как водится, цыплятами на тарелках. Распутин выпрямился немного, велел одного цыпленка ему на пробу подать (я того ждала и уж наизготовку была – подменить), отломил половину – съел, мне показалось, чуть не с косточками.

      Карна глазищи свои цыганские таращит:

      – Глэдис,