Горбун, Или Маленький Парижанин. Поль Феваль

скажете, что прогоните меня…

      – Я прогоню вас, Мадлен.

      – Я все равно исполню свой долг и спрошу: «Ваша светлость, хотите ли вы обрести свое дитя?»

      Принцесса вздрогнула, побледнела и вцепилась обеими руками в подлокотники кресла. Она привстала. В этот момент у нее упал носовой платок. Мадлен наклонилась, чтобы поднять его. При этом она задела карман своего передника, и раздался звон. Принцесса вперила в нее холодный, незамутненный взгляд.

      – У вас в кармане золото, – негромко бросила она.

      И, словно забыв о своем высоком происхождении и о надменности, присущей ее натуре, принцесса, подобно обычной женщине, охваченной подозрением и желающей подтвердить его, засунула руку в карман к Мадден. Камеристка, сложив руки на груди, заплакала. Принцесса вытащила пригоршню золота: с десяток двойных испанских пистолей.

      – Господин Гонзаго недавно приехал из Испании, – промолвила принцесса.

      Мадлен упала на колени.

      – Ваша светлость! Ваша светлость! – со слезами восклицала она. – Благодаря этому золоту мой Шарло выучится. А тот, кто дал мне его, тоже приехал из Испании. Богом заклинаю вас, ваша светлость, не прогоняйте меня, прежде чем не выслушаете!

      – Ступайте! – приказала принцесса.

      Мадлен пыталась умолять. Но принцесса властным жестом указала ей на дверь и повторила:

      – Ступайте!

      Камеристка вышла, и принцесса упала в кресло. Она сидела, закрыв лицо белыми сухими ладонями.

      – А ведь я готова была полюбить эту женщину! – чуть ли не простонала она. – Никому! Никому! – повторяла она, и в голосе ее звучал ужас одиночества. – Господи, сделай так, чтобы я не верила никому!

      Некоторое время она сидела, спрятав лицо в ладони, и вдруг из груди ее вырвалось рыдание.

      – Дочь моя! Доченька! – душераздирающе выкрикнула она. – Пресвятая Дева, я хочу, чтобы она умерла! Уж тогда-то я встречу ее подле тебя.

      Подобные бурные приступы были редки у этой угасшей натуры. Когда они проходили, несчастная женщина долго чувствовала себя разбитой. Прошло несколько минут, прежде чем она перестала рыдать. Обретя наконец голос, принцесса взмолилась:

      – Смерти прошу! Иисусе, Спаситель, ниспошли мне смерть!

      Она взглянула на распятие, стоящее на алтаре:

      – Господи! Разве я мало выстрадала? Сколько же еще длиться этой муке?

      Она протянула руки к распятию и со всей тоской исстрадавшейся души повторила:

      – Смерти прошу! Господи Иисусе, в память ран твоих, в памяти страстей твоих, пошли мне смерть! Матерь Божия, в память слез твоих, даруй мне смерть!

      Руки у нее опали, веки сомкнулись, и она в изнеможении откинулась на спинку кресла. В какой-то миг могло показаться, что милосердное небо вняло мольбе принцессы, но вскоре по ее телу пробежала слабая дрожь и судорожно сжатые руки шевельнулись. Она подняла веки и уставилась на портрет Невера. Глаза ее были сухими, и в них появилась странная неподвижность, от которой мороз продирал по коже.

      Молитвенник,