Анахронизм. Павел Михайлович Кучма

Вот так.

      Когда мужчина закончил рассказ, он, чувствуя, как от услышанного, у него шевелятся волосы на спине, подумал: «Теперь я понимаю отца, когда он уговаривал меня не идти по его стопам. Для такой работы нужны стальные нервы и кожа толще, чем у слона. Ужас! Бедный человек».

      – Господи, какой ужас, – сказал он, до сих пор не в состоянии прийти в себя.

      – Ты ещё другие истории не слышал, – значительно сказал мужчина важным голосом, – там такое, что история про Игорька – это лёгкий анекдот на ночь.

      – А вы их все знаете?

      – Не все, – усмехнулся мужчина. – Твою не знаю, но спрашивать не буду, сам расскажешь, если захочешь. А вот свою расскажу, но не сейчас. Скоро подъём, а мы ещё и не ложились. Меня, кстати, Семёном зовут.

      Мужчина протянул руку.

      – Вячеслав, – назвал он своё имя и пожал руку мужчине.

      – Давай спать, Вячеслав, – сказал Семён, – а за Игорька не переживай, такое уже не в первый раз. Он псих и не мы с тобой в этом виноваты. И помочь ему мы не в состоянии. А если за всех здесь переживать и обо всех думать, стараясь каждому помочь, сам быстро чокнешься. Спокойной ночи.

      Мужчина развернулся лицом к стене и укрылся, чуть ли не с головой.

      – Спокойной ночи, – сказал он и пошёл к своей кровати.

      Сев на койку, он хотел проверить, как там Игорь, но прислушавшись, различил в тишине его спокойное сопение и понял, что тот спит. Успокоившись, он лёг и мгновенно уснул.

      Глава 8.

      Игорь, промучавшись полночи, обгадился во сне под самое утро, незадолго до утреннего подъёма и осмотра. Он проснулся от громких криков, раздававшихся в палате, которые, отскакивая от больничных стен, разносились эхом по всему отделению. Когда мозг, вынырнув из мира сновидений, начал принимать и обрабатывать информацию, поступавшую в него извне, он мгновенно уловил в воздухе тяжёлый зловонный запах продуктов жизнедеятельности кишечника. По ругани, рыданиям и вони он в одночасье сообразил, что произошло.

      Подняв веки, он хотел осмотреться, но из-за утреннего света, резко ударившего в воспалённые бессонной ночью глаза, сощурившись, не смог этого сделать. Давая глазам возможность привыкнуть к свету, он проморгался, а затем счистил кончиками пальцев с уголков глаз и ресниц продукты слёзных желез. Когда глаза адаптировались к окружающей среде, он, наконец-то, вскинул взгляд и посмотрел на происходящее. Картина, представшая его взору, была удручающей, вызвав в нём одновременно смешанные чувства жалости и отвращения.

      Посреди палаты, со спущенными до колен штанами, стоял Игорь и плакал навзрыд, пытаясь, что-то сказать санитару. Санитар, смотря на Игоря глазами полными отвращения и ненависти, орал так, что тряслись окна. Второй санитар, зажав одной рукой нос, второй стягивал с матраса, обгаженную простынь. При этом крик и вонь в палате стояли невыносимые.

      – Достоевский, мать твою, опять ты обосрался во сне?! Как мне это надоело! Я тебя предупреждал, урод, что если ещё раз это повторится, я тебя поставлю в угол?! Предупреждал!

      Игорь,