Твоя жизнь в моих руках. Елена Рахманина

него разило богатством.

      И выходит, мой так называемый папаша тоже небеден?

      Тогда почему я прожила пятнадцать лет в тюрьме под названием детский дом?

      – Да. Отца.

      Коленки дрожат, и, чтобы скрыть страх, я присаживаюсь на подлокотник кресла, ощущая себя очень дерзкой. Потому что никогда не имела привычки перечить тем, кто старше. Поздно спохватившись, что на мне нет трусов, неловко свела бёдра.

      Движение не укрылось от дяди Питона.

      – У меня нет отца. А значит, и других родственников. Следовательно, я с вами никуда не поеду.

***

      Смотрит на меня безразлично. Будто я зря сотрясаю воздух и мои слова ровным счётом ничего не значат.

      – Я даю тебе два дня на сборы, – подтверждает мои предположения, даже не пробуя спорить.

      Нет, Верочка, что ты! Папа хотел тебя забрать сразу, как только узнал о твоём существовании, но…

      А дальше на ум не пришло ни одной веской причины, с помощью которой могла бы оправдать, что меня бросили.

      Злость вырывается из меня вместе с дыханием. Судорожно сжимаю и разжимаю дрожащие пальцы. Ощущая жгучую потребность ударить этого человека. Незнакомого, чужого, который вдруг решил, что вправе распоряжаться моей жизнью!

      Что за бред?!

      Нельзя вот так появляться из ниоткуда после пятнадцати лет забвения и ожидать послушания.

      Обычно я веду себя тихо. Не люблю привлекать внимания. Потому что это всегда оборачивалось для меня проблемами. Но, похоже, уже поздно. Одна огромная проблема сидит напротив.

      – Нет, – поднимаюсь с подлокотника, упрямо глядя на мужчину, точно зная, что нет никакой силы, способной заставить меня поехать с ним.

      – Да, – и в качестве аргумента вынимает из наплечной кобуры пистолет. Тяжёлый, чёрный. Такой начищенный и блестящий, словно его постоянно пускают в ход. И кладёт его на стеклянную столешницу журнального столика.

      Он не направляет дуло в мою сторону. Но даёт понять, что я не в том положении, чтобы спорить с ним. Очевидно, с такими людьми не пререкаются. Им подчиняются. Их слушаются. А я просто по неопытности не смогла разобрать, с кем имею дело.

      И как я сразу не заметила, что он при оружии? Эта наплечная кобура выглядит как какой-то модный элемент гардероба. Такой же современный, как и его татуированные предплечья. Что там у него, купола?

      Кем бы он мне ни приходился, дядей или нет, но он опасен. Возможно, он бандит, как Крестовский, или бизнесмен? Или, может быть, даже хуже – депутат или сенатор? Тот, для кого закон не писан.

      В очередной раз я ощутила себя пылью, которой вскоре суждено превратиться в грязь, как только пойдёт дождь.

      Моё мнение ничего не значит. Но из этого не следует, что я стану потворствовать чужим прихотям. В особенности – моего отца.

      Кстати, где он? Если всё это не театральное представление, то почему не приехал лично, раз я ему понадобилась? Наверное, не очень-то и нужна.

      Шатаясь, совершаю шаг назад. Переводя взгляд с оружия на дядю, слыша биение своего испуганного сердца. От страха становится