Яд любви. Отель двух миров (сборник). Эрик-Эмманюэль Шмитт

молча, взволнованно и торжественно мы защелкнули замок. Теперь наша четверка вместе навсегда, мы лучшие подруги.

      Вдруг эту величественную, глубокую тишину нарушил шепот Джулии:

      – Я сделала это.

      Мы не сразу поняли, о чем речь, и ей пришлось повторить:

      – Я это сделала. Летом. Первый раз.

      Мимо нас пронесся табун горланящих мальчишек; они так топали, что содрогались даже железные решетки моста.

      Мы застыли в изумлении. Солнце пригревало. Никогда еще радужки наших глаз не казались такими светлыми.

      Снова воцарилась тишина, ее пронзил свисток речного трамвайчика.

      – С кем? – вымолвила Рафаэль.

      – С Теренсом.

      Звук английского имени произвел на нас не меньшее впечатление, чем сам свершившийся факт. И то и другое было невообразимо. Заниматься любовью… с неким Теренсом… вдвойне невероятно. И вдвойне сексуально. Внезапно я попыталась представить моего Луку англичанином, с челкой и в кожаных ботинках. Почувствовав наше потрясение, Джулия покраснела до мочек ушей. При взгляде на нее я тоже залилась краской.

      – Это было хорошо? – выдохнула вопрос Анушка.

      Джулия прикрыла глаза. Ничто, наверно, не могло взволновать меня больше, чем это трепетное движение нежных ресниц, будто шелком полога скрывшее самое сокровенное. «Это было хорошо, – говорила за нее эта стыдливая сдержанность, – конечно, это было чудесно».

      Долгое время мы не могли выдавить из себя ни слова.

      На обратном пути Джулия вышла из аутического состояния лишь затем, чтобы снова вставить из Шекспира: «Молчание – лучший глашатай радости. Если бы я мог высказать, как я счастлив, я не был бы счастлив»[2].

      Джулия, моя Джулия, такая родная и понятная, с еще пухленькими детскими щечками, которая иногда подвязывает лентой свои белокурые ангельские волосы, она, Джулия, пересекла роковую черту, за которой становятся женщиной.

      Я была изумлена.

      Теперь придется воспринимать ее по-новому.

      Дневник Анушки

      Я бестолочь, и вот тому доказательство.

      Джулия уже сделала это! Да, Джулия это сделала. А я даже еще ни разу не целовалась.

      Какой кошмар… Мало того что я с парнями не встречаюсь, скоро и девочки разочаруются во мне и перестанут со мной общаться. Естественно: они же увидят, что мой внутренний возраст – двенадцать лет.

      Нет, на двенадцать я выгляжу внешне.

      Впрочем, и то и другое, наверно…

      «Все съедобно в чушке: и ножки, и ушки», – шутит мой бедный папа на мой счет. Как же он ошибается! Ничего во мне нет. Ни красоты, ни ума, ни души. Вместо того чтобы порадоваться за Джулию, я концентрируюсь на себе, занимаюсь самокопанием и барахтаюсь в собственном стыде. Океан эгоизма.

      Анушка ненавидит Анушку.

      Дневник Рафаэль

      Что со мной?

      Весь вечер

2

Шекспир У. Много шума из ничего. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.