Адам и Ева постсоветского периода. Элина Савва

и её ладошка снова пропала с руки Петра Иваныча. Он настойчиво вернул её на место.

      Супруги проходили мимо ювелирного. Мягко освещалась галлогеновыми лампочками вращающаяся витрина, кольца, браслетики, серёжки подмигивали, дразня, золотыми бочками Елене Андревне.

      – У меня так давно не было новых украшений! – воскликнула она.

      Пётр Иваныч только вздохнул.

      Проходя мимо бутика с женской одеждой, коротко и горестно вздохнула Елена Андревна, едва заметным кивком головы здороваясь с вечерними платьями, выставленными в витрине, и тут же с ними прощаясь, навсегда.

      – Ой, банк! Петя, здесь был банк, помнишь? Что он – лопнул? Надо же, был банк – теперь казино, – вздохнула Елена Андревна.

      – Да тебе-то, что? – буркнул Пётр Иваныч, – нам всё равно класть туда нечего, – проворчал он недовольно, уводя Елену Андревну подальше от стайки поростков, нахохлившихся возле игральных автоматов.

      Вскоре они уже подходили к родному дому, нырнули под тёмную арку – и тут Пётр Иваныч услышал то, чего всегда втайне побаивался, выходя с женой на прогулки – дыхание с перегаром в затылок и хриплый в спину вопрос: «Закурить не найдётся?»

      У Петра Иваныча под шапкой зашевелились оставшиеся лавровым венчиком вокруг полированной полянки лысины волосы, предательски задрожал подбородок, чуть съехали вниз очки с вспотевшей переносицы, но он, полуобернувшись, осмелился предположить: «Не курю…»

      «Да кого ты тормознул? С них же взять нечего!» – прохрипел сдавленным полушёпотом другой голос.

      Желающий закурить зыркнул сухим колючим взглядом оценивающе по супругам из-под чёрной шерстяной шапочки, повернулся, собираясь уйти прочь. Пётр Иваныч набрал в грудь воздуха, чтобы облегчённо вздохнуть…

      И тут, неожиданно для всех, в заиндевевшую тишину тёмного двора пролезла, как змия, необдуманная горячая женская фраза:

      – Как это – нечего?

      Всё естество Елены Андревны – не последней женщины в советском светском провинциальном обществе – всколыхнулось.

      – Что мы с тобой – нищие какие? – приподняла она голову, и гордо и дерзко взглянула в глаза супругу.

      У вмиг побледневшего и похолодевшего Петра Иваныча очки поползли снова вверх.

      – А кулон, который ты мне подарил на юбилей? Я его никогда не снимаю!

      Два тёмных удалявшихся силуэта приостановились.

      – А мобильник – подарок Иванова?

      Двое обернулись. Подбородок Петра Иваныча мелко-мелко затрясся, очки поехали вниз, к кончику побагровевшего носа.

      – А мой меховой воротник? А твоя шапка? Хоть и не новые – но вполне приличные! Даже молью нигде не побитые!

      Шапка Петра Иваныча сползла на затылок, обнажая розовый ободок лысины.

      Две подозрительные личности стали приближаться. Елену Андревну несло в блаженном экстазе хвастовства.

      – А мои сапожки – итальянские! Каблучки – ни разу не стёртые! – она задорно топнула ножкой. – А кожа, кожа, какая мягкая, как шёлк! – Елена Андревна, грузно подскакивая, стянула сапожок с узким