Любовь зла 2. Возвращение папы. Мари Князева

как же твоя тяга к искусству? Тебе хоть есть, с кем поговорить о высоком?

      – Мои ученики, я прививаю им любовь к литературе.

      – Ученики – это несерьёзно. Всё, что они могут тебе дать – это вернуть твоё же.

      – В городе у меня тоже не было особо близких по духу людей.

      – Да, помню. Ты закрываешься. Всегда закрывалась. Я думаю, что твоё ощущение себя чужой – первично. А отношение окружающих – вторично.

      – Как умно ты научился выражаться!

      – Книжки читал, – не без самодовольства кивнул я.

      – Какие?

      – Оо, очень много разных. На какое-то время они заменили мне друзей на чужбине. Как там у Достовеского?

      – У Паустовского. "Человек, любящий и умеющий читать,– счастливый человек. Он окружен множеством умных, добрых и верных друзей. Друзья эти – книги", – процитировала Настёна наизусть и удивлённо покачала головой: – Неожиданно!

      – Я же сказал, что сильно изменился.

      – Люди редко меняются.

      – У меня была нужда. И я так благодарен ей… а особенно тебе. За всё, что случилось со мной и за то, что Дуня… есть.

      Я потянулся к Насте, чтобы хоть немного обнять её и поцеловать в щёку, но дочь, кажется, услышала своё имя – прибежала, счастливо размахивая палочкой, к которой прилип кусок тины. Он разбрасывал вокруг себя грязные капли, и Дуняшино платье уже было всё в болотно-коричневую крапинку.

      – Боже, Авдотья! – воскликнула Настя.

      – Боже, мама! – пискнула та и побежала прочь, весело смеясь.

      Я подскочил и помчался следом.

      – Отдай! Дуня, ты вся перепачкалась! Как теперь мама будет платье отстирывать?

      – Бабушка постирает! – беспечно махнула ручкой дочь.

      – Похоже, пора приучать её к ведению хозяйства, – сказал я Насте, безуспешно стряхивая с себя грязные капли. – Козявка такая…

      Палочку я у Дуни отобрал, но она тут же отправилась за новой.

      – У вас, кстати, есть стиральная машина-автомат?

      Настя отрицательно покачала головой:

      – Только полуавтомат, советский ещё, мама в нём мои пелёнки стирала.

      – Я завтра куплю.

      – Купи.

      – Ты больше не отказываешься от подарков?

      – Нет, но и не прошу. И потому ничем за них не расплачиваюсь.

      – Насть, зачем ты так? Я от чистого сердца…

      – Во избежание иллюзий, Яр.

      – Хорошо. Я делаю это для Дуни.

      Глава 9. Паша

      Настя

      В воскресенье мы всей семьёй (то есть, тремя поколениями одиноких женщин) с утра направились в церковь. Мама настаивала на религиозном воспитании Дуни, утверждая, что одно это и способно спасти её от печальной участи. Такой, как у меня – она не произносила это вслух, но оно читалось между строк.

      А я не возражала. Не считаю себя истовой христианкой, но и сопротивления не чувствую. Надо – значит, надо. Бабушке виднее. Она, хоть и не во всём является образцом христианской добродетели, но жизнь прожила достойно, благочестиво, и проявила недюжинное милосердие ко мне, когда я явилась к ней с разбитым сердцем и непраздная*.

      А