«Рассекречено» (СМЕРШ). Андрей Сенников

Политические – сторонились. Наверное, он мог бы бежать и выжить. Даже наверняка. Вот только куда? Зачем? Начлаг спал и видел, как з/к 19465 забирают из его лагеря на этап, а по ночам тихонько молился об этом старорежимному богу. Для верности…

      Потом началась война…

      …На плацу ударили побудку. Тонкий, хрупкий звук перемороженного куска рельса заметался между бараков и спугнул жёлтые африканские искры в морозных узорах на окошке. Ещё до сиплого окрика дневального дружный выдох-стон качнул нары в бараке, зэка зашевелились, кто-то надсадно кашлял. Скрюченные, сгорбленные фигуры вываливались в проход и, покачиваясь, словно заложные покойники, брели к пятну зимнего света с колкой порошей в лицо. Ещё один день, но уже не такой как вчерашний. У ворот барака топтался «кум» в белоснежном полушубке, снежок нетерпеливо хрустел под валенками. Как только ищущий взгляд упёрся ему в лицо, толстые мокрые губы вздрогнули:

      – 19465! К начлагу! Живей, рванина!

      В кабинете начлага, уткнувшись скошенным лбом в слюдяную оконную изморозь, стоял высокий, худой человек в полувоенном френче, под которым остро выпирали костлявые птичьи лопатки. Он узнал его со спины, сразу. В спецотделе Глеба Бокия, костлявого чаще всего называли «Удод»…

      ***

      Побережье Норвегии, фьорд Нордхейм-Лааме, 27 апреля 1945 г. 03:55

      В точку высадки пришли перед рассветом.

      На малом ходу, в надводном положении, поминутно работая эхолотом и определяясь с местом, обогнули мыс Лааме на восточном берегу фьорда, что крючковатым носом запирал гирло. Застопорили ход. Западный берег возвышался отвесной стеной на триста метров. Густая тень накрывала акваторию, до следующего поворота береговой линии – полтора кабельтова. Разведчики выбросили за борт надувные резиновые лодки, началась погрузка снаряжения.

      Нордхейм врезался в сушу на две морских мили: узкий залив заканчивался подковообразной бухтой с пологим берегом, который в ста метрах от кромки воды ломался террасами. Западный берег фьорда обрывался в воду почти отвесно на всём протяжении; восточный, начинавшийся с мыса Лааме, опускался к воде плавно.

      Глубины во фьорде более чем подходящие, до двухсот пятидесяти метров, но узость акватории превращала любые циркуляции в рискованное мероприятие. Кедрин дождался трёх сдвоенных вспышек красного фонарика по борту у самой воды, означавших, что десант отходит, выдернул заглушку переговорной трубы, скомандовал негромко:

      – Машинное – самый малый назад! – и чуть громче, палубной команде и вахте, – Всем вниз! К погружению приготовиться!

      Лодки с разведчиками растворились в темноте.

      За мысом волна слабая, на плоту с Горстиным четверо: радист, матрос Пыхалов, подвижный пружинистый, как пальцы на ключе, с целой россыпью веснушек на улыбчивой физиономии; старшина первой статьи Гиревой, подрывник и следопыт – огромный, медведеподобный забайкальский