Моя борьба. Книга пятая. Надежды. Карл Уве Кнаусгор

приводила меня в восторг, меня распирало от радости, когда я все это себе представлял, как они отреагируют и что скажут. Что тут сплошь клише, все надо выкинуть и оставить только одно слово?

      Ха-ха-ха!

      Я налил себе кофе и закурил. Впрочем, радость моя была не то чтобы полной: зачитать это вслух значило сильно рискнуть, это провокация, пощечина, а если я чего и опасался, то это со всеми разругаться. Но чем больше я боялся, тем заманчивее оно выглядело. Запретное притягивало, головокружительный страх, сродни боязни высоты, подталкивал все-таки это сделать.

      Около восьми в дверь позвонили, я подумал, что пришел Мортен, но это оказался Юн Улав, он стоял под дождем в распахнутой куртке и кроссовках, словно выскочил из соседней двери, хотя в определенном смысле так оно и было – его дом находился совсем рядом.

      – Работаешь? – спросил он.

      – Нет, уже закончил, – ответил я, – входи!

      Он уселся на диван, я налил нам по чашке кофе и сел на кровать.

      – Как учеба? – спросил он.

      – Ничего, – ответил я, – но у нас все сурово. Когда обсуждают твой текст, жалеть тебя никто не будет.

      – Ясно, – откликнулся он.

      – А сейчас мы сочиняем стихи.

      – А ты что, умеешь?

      – Раньше не писал. Но весь смысл учебы в том, чтобы все время пробовать что-нибудь новое.

      – Понятно. А я еще толком и не начал учиться. А задают столько, что все время ощущение, будто я не успеваю. Одно дело с гуманитарными предметами – можешь жить на старом запасе или просто мозгами шевелить… Хотя мозгами шевелить вообще полезно. – Он засмеялся. – Но тут надо столько всего именно знать. И точность требуется совсем другая. Поэтому единственное, что помогает, – это читать. Народ у нас просто железный, в читалку приходят с утра, а уходят ближе к ночи.

      – Но ты не из таких?

      – Скоро тоже начну, – улыбнулся он, – просто пока еще толком не вошел в ритм.

      – По-моему, у нас в Академии писательского мастерства тоже трудно, только иначе. Знаний, как от вас, от нас, правда, не требуют. Но чтобы стать писателем, одного чтения мало.

      – Ясное дело, – согласился он.

      – У тебя это либо есть, либо нет. Наверное, так. Но читать тоже важно. Просто это не главное.

      – Точно. – Он отхлебнул кофе и посмотрел на письменный стол и полупустую книжную полку.

      – Я все собираюсь написать о безобразном – хочу попытаться найти в нем красоту, может, ты понимаешь, ведь нельзя сказать, что красота красива, а безобразность безобразна, все куда относительней. Ты слышал Propaganda? – Я посмотрел на него.

      Он покачал головой. Я подошел к проигрывателю и поставил пластинку.

      – Пока все красиво – мрачно и изящно, а дальше пойдет безобразный атональный кусок и испортит всю красоту, но это и хорошо, понимаешь?

      Он кивнул.

      – Слушай. Вот пошло безобразное.

      Мы оба молча слушали. Когда кусок закончился, я встал и прикрутил звук.

      – Ты очень хорошо сказал про безобразное.