Гептата. Рубен Самвелович Аракелян

помню. Ничего не предвещало, светило солнце… этот золотой песок… Аж ноги обжигал, представляешь? Сейчас это кажется фантастикой. Ты глянь, выход уже почти завалило. И чего мы не остались там, у моря?

      – Ты знаешь, чего.

      – Да-да, знаю. Просто размышляю вслух. За одну минуту небеса разверзлись, и на нас пролился горячий дождь. Такой сильный, что даже бежать было страшно. Мы добрались до скалы, отделявшей пляж, и забились в расщелину между камнями. Вот прям так, как сейчас здесь с тобой… Вот было время, а? Ты представляешь?

      – Представляю, старик, – сухо ответил Тим, стараясь не поддаваться этой волне воспоминаний, такой заразительной и притягательной.

      Мысли о Виктории отчаянно прорывались сквозь стену отрицания, так основательно возведенную аккурат посреди сознания, отделявшую полезные размышления от деструктивных.

      – Взглянула бы она на нас сейчас, – продолжал Игорь, – наверно смеялась бы до упаду. Как думаешь? Смеялась бы?

      Тим не хотел отвечать, понимая, что его ответ лишь раззадорит спутника. Он набрал полную грудь холодного воздуха, все еще поступавшего в их укрытие снаружи, и медленно выдохнул, пока легкие полностью не опустели.

      – Отдыхай давай, – ответил он, – надо набраться сил.

      – Ладно-ладно. Ты прости, если я не к месту все это говорю. Просто я…

      – Знаю. Я тоже скучаю по ней. Это нормально, не волнуйся.

      – Скучаешь значит? – спросил Игорь, – а отчего никогда не говоришь? Мы бы могли обсуждать это. Временами, разумеется…

      – От того, что любое упоминание о ней заканчивается всегда одинаково. Ты снова заводишь старую песню. Раз за разом.

      – Неправда. Не всегда. Если бы ты говорил со мной, то, может быть, я бы понял твои мотивы и не лез бы больше. Но ты, черт возьми, всегда молчишь.

      – Сейчас нам обоим нужно помолчать и попытаться уснуть, – ответил Тим.

      – Вот видишь? Снова это делаешь. Как только я начинаю…

      Тим развернулся, приподнявшись на локтях, и взглянул на спутника испепеляющим холодным взглядом.

      – Ладно-ладно, – сказал Игорь, закатив глаза, – я тебя понял, пацан. Давай спать. Надеюсь, что утром получится выбраться отсюда. Если вьюга не прекратится до рассвета, то нас хорошенько припорошит за ночь. Не хотелось бы обрекать тебя на слишком долгое такое неприятное соседство.

      – Спи давай, сосед. Если будешь мерзнуть – разбуди.

      – Конечно разбужу. Услышишь, как мои кости трещат.

      Тим видел высокую стену, узкие, засыпанные снегом улочки, огромную цитадель, возвышавшуюся над великим городом, острые пики крыш которой исчезали в ночном небе, тесные винтовые лестницы башен, длинный коридор, в конце которого горел свет от огня в камине. Она ждала его. Но он так и не пришел, стоя там, в коридоре, и глядя на тусклый огонек в конце. Он так долго привыкал сопротивляться собственным желаниям и стремлениям, что, как ему казалось, достиг в этом искусстве совершенства. Но сколь долго и трудно давалась ему эта привычка, столь же быстро