Иерусалим. Сельма Лагерлёф

А у нас разве есть родня в Бергскуге?

      – Нет, родни там у нас нет. Но это состоятельные люди, да ты же помнишь: ее отец – депутат риксдага.

      – Да-да, это все хорошо. Риксдаг – это, конечно, да. Риксдаг все-таки. Но тебе следовало подыскать невесту из нашего рода. Из тех, кто знает наши обычаи.

      – Правда твоя, отец, потом-то и я понял…

      И вот сидим мы, отец и сын, и молчим. Первым отец заговорил.

      – А красивая она?

      – Да. Волосы темные, глаза блестят, а щеки – как розы. Но и работящая. Мать довольна была, когда я послал сватов. И все бы хорошо, одна беда: она меня не хотела.

      – Большое дело… Как розы – это да, конечно. Что да, то да. Но мало ли что у девчонок на уме, кто их слушает.

      – Родители заставили.

      – Заставили! Тебе-то откуда знать? Заставили – не заставили… она небось и сама рада такому богатому жениху, как ты, Ингмар Ингмарссон.

      – Чего нет, того нет. Никакой радости. Но согласилась. Уже и первое оглашение было, и Брита к нам переехала помогать матери со свадьбой. Мать-то не та уже, устает быстро.

      – Что ж… ничего плохого не вижу, – говорит отец. – Само собой. Помочь надо старушке. – Вроде как подбодрить меня хочет.

      – Но тут, как назло, год выдался плохой. Картошка вообще не уродилась, коровы болеют… не одна напасть, так другая, не другая, так третья. И мы с матерью решили отложить свадьбу на год. Я-то думал – что за беда, оглашение уже состоялось, обручиться-то всегда можно. Но, оказывается, в нынешние времена…

      – Взял бы невесту из нашего рода, – перебил меня отец. – Из нашего – потерпела бы. Большое дело – год.

      – Наверняка потерпела бы. А Брита – нет. По всему было видно – не по душе ей проволочка. Но я-то посчитал – не по карману свадьба. У нас же весной похороны были, а в банке брать – сам знаешь…

      – Думаю, правильно решил. Лучше подождать. Еще чего – в банке.

      – Ну да… а Брита ни в какую. Не хочу, говорит, дитя крестить до свадьбы.

      – Понять можно. Но первым делом соображай – можешь ты себе позволить такие расходы или нет.

      – И с каждым днем делалась она все молчаливее, все страннее. А я спрашиваю – должно быть, по дому тоскуешь, никак не привыкнешь к новой родне? Посчитал – пройдет. Как говорят: стерпится – слюбится. Как может не понравиться такой хутор, как у Ингмарссонов? Решил подождать. Подождал-потерпел – дай, думаю, у матери спрошу: с чего это Брита такая бледная и глаза как у рыси? И мать тоже говорит – пройдет. Как родит ребеночка, так и пройдет. Ага, думаю, вот почему она дуется. Свадьбу-то отложил, а тут ребенок. Но спросить побоялся. Ну, не то чтобы побоялся – не решился. Ты, отец, всегда говорил: как женишься, сынок, в тот же год покрасим дом красной фалунской, а то давно домом не занимались. Помнишь? Но у меня денег ни на краску, ни на маляра. Такой неурожай, ничего почти не продали. Ладно, думаю, на следующий год покрасим. Не опоздаем…

      Пахарь неторопливо пошел за плугом. Подгонял и сдерживал лошадей, а губы шевелились – продолжал беседу с покойным отцом.

      Расскажу отцу все как есть, – решил он. От кого же еще умного совета дождешься?

      Так и вся зима