Спой мне о забытом. Джессика С. Олсон

такой настоящей, что, клянусь, я могла бы протянуть руку и провести ладонью по шелку волос. Яркая голубая ленточка повязана вокруг головы, кружевная ночная рубашка голубовато-лилового цвета льнет к хрупкой фигурке – самая обычная девочка.

      Но я застываю, завидев ее. Кровь отливает от лица, и я покачиваюсь. Руки взмывают к кулону и сжимают его со всех сил, так, что края врезаются в ладонь.

      Это самая обычная девочка – если не считать лица.

      Лицо у нее – как у меня.

      Колени подламываются, и я врезаюсь в подсвечник по соседству. Тот опрокидывается и гремит по плитке, разбивая молчание оперного театра.

      Тенор умолкает, воспоминание рассеивается. Я пытаюсь вернуть равновесие, сердце грохочет, взмокшие от пота волосы липнут к шее.

      – Эй! – окликает тенор.

      Я пячусь назад, с ужасом глядя на подсвечник у ног.

      Разворачиваюсь и убегаю.

      Воспоминания о той ночи, когда я родилась, когда меня бросили в колодец, чтобы я утонула, охватывают меня, когда я сворачиваю за очередной угол, подобрав юбки. Я гравуар, а гравуары считаются чудовищами, искажающими память, так что я не способна забыть ни секунды своей жизни. Но воспоминание о холодной воде, о том, как жгло в груди, о том, как Сирил схватил меня и вытащил, и унес в безопасное место, никогда не казалось более реальным, более насущным, чем сейчас, пока я убегаю, спасая собственную жизнь.

      Потому что если этот тенор поймает меня, если снимет маску и увидит, кто я такая, то смерть, которая преследовала меня с той холодной сырой ночи, наконец получит свое.

      Глава 2

      Шаги тенора грохочут за спиной. Эхо мечется вокруг, отражаясь от потолка и статуй, и кажется, что он сразу повсюду. Я бегу так быстро, как могу, и молюсь Богу Памяти, чтобы он спрятал меня, чтобы этот человек не нашел меня.

      Я резко влетаю в поворот лестничной клетки и останавливаюсь как вкопанная, увидев Сирила. Его волосы нимбом сияют в звездном свете, а губы сжимаются в тонкую линию, когда он бросает взгляд на мое лицо и на коридор за моей спиной. С недовольным видом он хватает меня за локоть и впихивает в глубокую нишу в стене, а потом шагает вперед и встречает тенора.

      – Мсье Родин! – говорит Сирил тихо и напряженно, когда тенор появляется из-за угла. – Боже, куда вы так спешите?

      – Простите! – Тенор останавливается, но бросает взгляд за плечо Сирила в коридор, где я прячусь. Я прижимаюсь к стене, молясь, чтобы черное платье не выделялось в тени, а стразы, которые я нашила на маску, не отблескивали.

      Загадочный тенор оказывается мальчишкой моих лет. Одежда на нем поношенная, на копне темных волос, падающих на глаза и путающихся в ресницах, водружена кепка.

      – Я кого-то заметил, – говорит он, а грудь высоко вздымается после нашей погони. – Вдруг это вор.

      Сирил усмехается:

      – Может, это был Призрак Оперы.

      – Призрак Оперы, месье?

      – Oui[5]. Говорят, ночами по коридорам бродит призрак, но никто еще не смог доказать, что

5

Да (фр.)