Спой мне о забытом. Джессика С. Олсон

заглядывает в лицо сестрички, обводит глазами холмы и овраги ее искореженных черт. Смотрит на рябую кожу фиолетового оттенка, на шишку вместо носа.

      Осторожно протягивает руку, чтобы погладить ее по животику.

      – Я… Я соболезную, Даниэль, – говорит маме акушерка, опуская ладонь на ее плечо. – Но правда, мне нужно…

      – Взгляни на ее ушки, – нежно говорит Maman.

      – Мне…

      – Взгляни.

      Акушерка подчиняется, кидает взгляд на ребенка и поднимает глаза на Maman.

      – Хорошенькие.

      – Правда ведь? Кругленькие такие! И немножко великоваты. Прямо как у ее папы. – Maman неотрывно смотрит на Арлетт, и слезы росой дрожат на ее ресницах. – Знаешь, он ведь умер до того, как я поняла, что беременна.

      Акушерка стискивает руки.

      – Соболезную твоей потере.

      – Он всегда хотел дочку, мой Ришар, – голос срывается. – Что бы он сказал, будь он здесь…

      Она зажмуривается и всхлипывает.

      Эмерик встает на цыпочки, чтобы посмотреть еще разок. Новая сестренка дергает ручками.

      Акушерка кладет руку на плечо Maman.

      – Я понимаю, это непросто, но мне правда нужно забрать ребенка. Таков закон.

      – Нет. – Голос матери – как зазубренное лезвие, и когда она распахивает глаза, они полыхают адским пламенем. – Ты ее не заберешь.

      – Если я не заберу, а ее найдут, нас всех обезглавят. – Акушерка пристально следит за матерью, будто опасается, что та снова ударит ее.

      – Ее не найдут. – Maman подходит к тумбочке и, держа малышку на одной руке, другой дергает ящик, в котором хранится плотно набитая сумка. При доставании она позвякивает сотнями стеклянных бутылочек. Maman поворачивается к акушерке и протягивает сумку.

      – За молчание.

      Акушерка хмурится, но сумку берет и заглядывает внутрь. Сияние эликсира вычерчивает грани ее лица.

      – Сколько здесь?

      – Две тысячи триста сорок два, – уверенно отвечает Maman. – Все, что получилось забрать у мужа, прежде чем он умер, и больше мне нечего тебе предложить. Здесь более чем достаточно денег, чтобы ты держала все при себе. Пожалуйста. – Она смотрит на акушерку полными слез глазами. – Прошу тебя.

      Та хмуро глядит в ответ, губы кривятся в сердитой мине. Эмерик цепляется потными кулачками за пропитанную кровью ночную рубашку матери, стук сердца грохочет в ушах.

      После долгой паузы акушерка наконец вздыхает и кивает.

      – Ладно. Но голову за тебя я подставлять не стану. Если ребенка найдут, ты всем скажешь, что родила без помощи акушерки.

      Лицо Maman вспыхивает радостью, и она бросается акушерке на шею.

      – Никто не узнает, что ты была здесь! Merci!

      Акушерка собирает вещи и уходит, и я выныриваю из воспоминания. Страх Эмерика, его облегчение, его замешательство тянут меня ко дну, но песня уже почти допета, а мне еще многое, очень многое хочется увидеть.

      Я скольжу дальше, заглядывая там и сям, посматриваю, как растет девочка-гравуар. Дом из ранних воспоминаний пропал, теперь они живут в другом, поменьше, на краю яблоневого