Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни. Анна Елизарова

не могла оторвать от детей Агафья, особенно от Любочки, да и на мальчишек шумных поглядывала, улыбалась их проказам. Все детишки у Натальи тощие, и сама Наталья изможденная, но видно, что любит их, заботится, как может, горемычная, с одной-то ногой. Раньше хоть старший был у нее, Алексей, и за отца, и за брата, окончил строительный техникум, молодец парень, а теперь и его забрали в армию.

      Женщина села рядом с Натальей, посюсюкалась с девочками, а когда те отбежали, сказала:

      – Наташа, как же тебе, должно быть, тяжело с четырьмя детьми… Я вот что предложить хочу – отдай мне одного ребеночка… Ты же знаешь, я не обижу, будет жить, как у Христа за пазухой, в заботе и любви…

      – Чур на тебя! Что говоришь такое?! Это же мои родные дети! – возмутилась Наталья.

      – Родные-то родные, а все голодные! – выпалила Агафья и умоляюще заюлила: – Ну отдай одного, Наташ… Будет он сытым, ухоженным, будет у него нормальное детство. Вот эта девочка твоя, Любочка, какая хорошенькая! Разве не заслуживает она более легкой жизни? Отдай ее мне, сжалься над дитем! Я буду жить ради нее, дышать ею и все-все для нее с мужем сделаю!

      Наталья, впечатленная, посмотрела на Любочку. Она же и впрямь как куколка! Да только вся в обносках штопанных-перештопанных и ничего хорошего за всю свою короткую жизнь не видела, кроме нужды и труда. Однако любила Наталья свою кровиночку, единственную долгожданную девочку после трех мальчишек подряд… Как можно вот так отдать частичку своей души? Как оторвать от себя? И как оставить при себе, зная, что ничего не может она дать дочери, кроме любви?.. Глубокую, истовую любовь, и больше ничего.

      – Нет, Любочку я тебе отдать не могу, – ответила Наталья деревянным голосом, – и понимаю, что ей было бы лучше с тобой, но что, коли вырастет она, будет думать на родную мать, что избавилась? – Наталья задохнулась от одной этой мысли, взялась за сердце. – Нет, не могу отдать Любочку, она душа моя. А вот Дашу, племянницу мою, можешь забрать, хотя тоже жалко дите, но она и так, и эдак, сиротка круглая, пусть хотя бы сытая будет.

      Агафья, недолго думая, согласилась и на Дашеньку, и тут же сразу ее подозвала к себе, приласкала, как родное дитя, заманила теплом и обещаниями к себе домой. И Даша согласилась с ней пойти. Растерянным и не до конца понимающим взглядом посмотрела Даша на Наталью – та кивнула ей сквозь слезы, обняла, поцеловала…

      – Иди, Даша. С тетей Агафьей тебе будет хорошо, будет она для тебя любящей мамой.

      Дашу забрали. Наталья смотрела, как удаляется девочка за руку с Агафьей, несущей скромный узелок с Дашиными пожитками, смотрела и крестила их вслед, и молилась, поглаживая белокурую головку Любочки: «Господи, прости! Прости меня, грешную! Прости, прости…»

      Даша и впрямь стала жить очень хорошо. Появились у нее и аккуратные платьица, которые Агафья шила ей из самых красивых тканей, и щечки у Даши появились, и ручки у нее стали чистые, позабывшие непосильный труд. Округлилась девочка, похорошела, на чернявой головке у нее теперь идеальный порядок,