Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни. Анна Елизарова

была в запуске, приходилось совсем худо, без молока-то. А ведь был и натуральный оброк: мясо, молоко опять же, яйца, фрукты, овощи… И неважно, есть у тебя животные или нет, яйца и мясо приходилось обязательно сдавать.

      – Вот оно как, Алешенька, сами яиц тех, бог знает сколько, не ели, а все кому-то обязаны! – плакала мать, которой эти яйца достались непосильным трудом.

      На лице пятнадцатилетнего Алексея явственно проступали скулы:

      – Значит, надо так, мама. Терпи, потом легче будет. На таких, как мы, вся страна и держится!

      – Да что мне та страна, когда собственные дети пухнут с голоду…

      В конце августа убирали свеклу: выкапывали, очищали, отвозили на сахарный завод. И мама опять ползла по полю, волоча парализованную ногу… И Люба с Дашей тоже все таскали на себе. За свеклу им давали зерно.

      Творог – самая лакомая и сытная пища, которую время от времени по кусочку позволяла себе их семья. Именно об одной съеденной горсти творога осталось у Любочки воспоминание, мучавшее ее всю жизнь.

      Дело было перед Пасхой. Корова их ушла в запуск, семья, хочешь не хочешь, а держала пост. Любу с Васей мать послала в соседнюю деревню к бабушке – та обещала дать им немного творогу, чтобы разговеться на праздник. Поздно спохватились, что пора возвращаться домой. Хоть и близок путь, а уже взошла луна и блекло освещала петляющую между деревнями дорогу, и снег белел по лугам, и дуло злобно, даже зловеще с тех лугов на детей, которые и без того еле передвигали ноги от хронического изнеможения. Хоть и накормила их бабушка борщом еще в обед, да что тот борщ из нескольких кусочков мороженого картофеля с капустой… Так что шли привычно голодными.

      Последние силы вытягивал из Любочки холод и страх перед печальной луной, которая смотрела на них, как бы вздыхая. Девочка остановилась и села на снег.

      – Я устала, Вась, не могу больше идти. И ноги болят. Тут останусь, а ты ступай, мама ждет.

      Вася присел перед сестрой на корточки. По его телу пробежала волна мурашек. Таинственная, враждебная ночь подступала со всех сторон.

      – Ты чего, Люб, чего? Я же тебя не донесу, узелок с творогом тащу еле-еле. Вставай, Люб. Ну? Вставай.

      Он слабо потащил сестру за локоть, но Люба не сдвинулась с места.

      – Не могу я, Вася, правда, не могу. А ты иди, вам без меня будет лучше, легче. Я вот тут просто посплю…

      Люба с обреченностью и страхом обвела глазками-блюдцами землю вокруг. Снег, луна. Непременно будут и волки.

      Василий присел рядом с ней и стал развязывать узелок. Белый, нежный и рассыпчатый творог открылся его взору. Вася сглотнул и протянул его Любе.

      – Любочка, скушай кусочек. У тебя силы появятся, тебе надо. Я никуда без тебя не пойду.

      – Нет, нет, ты что! – ужаснулась маленькая Люба. – Нельзя его кушать, еще Пасха не настала!

      – Да тут никто и не заметит. Один кусочек!

      – Нет, не могу, бабушка будет ругать!

      – Ну, пожалуйста, Любочка, всего один!

      Люба решительно отвернулась.

      – Нет!