Этот огонь внутри. Вера Зверева

раз вспомнила сегодня утром, вытащив из ящика пистолет. Но Андрей только один раз был на грани того, чтобы сделать это. На краю подоконника. В груди стало снова больно, будто бы в неё воткнули ребристый охотничий нож и теперь медленно проворачивают его там по часовой стрелке, отсчитывая острой стороной лезвия секунды.

      – И знаешь, что я тебе скажу? – продолжила вдруг Маша, встав прямо перед ней. – Я знаю, что ты тоже так думаешь.

      – Об Андрее? – почти с ужасом переспросила Вика.

      – О себе.

      – Я не собираюсь ничего подобного… – почти проговорилась Вика про попытку самоубийства Ветрова, не будучи точно уверенной, что Маша в курсе этого.

      – Ты же убегаешь каждый раз, когда считаешь, что приносишь людям вред, и им без тебя будет легче. Считаешь, что твоё исчезновение из их жизни решит сразу все проблемы.

      Вика выдохнула и отвела глаза. На ствол берёзы у тропы села разноцветная бабочка и раскрыла свои крылья, чтобы погреться на солнечном пятнышке.

      – Какой утомительный психоанализ у нас получается. А мне просто хотелось отдохнуть. – Обманчиво спокойным голосом решила урезонить она свою подругу. Слишком глубоко та забиралась под её кожу. Возможно, это была неосознанная месть за то, что она выдавила из неё правду о Разумове. Что ж, сама виновата.

      – Прости, – сразу отступила Маша, тоже понимая, что давит на неё.

      – Меня всё это очень пугает, – продолжила Вика, но теперь уже немного о другом. Раз уж Маша лезет в нутро, пусть тут подскажет советом или просто поможет снять давление.

      – Что именно? – осторожно спросила подруга, когда они продолжили идти по тропе.

      – Андрей, – Вика задумалась, как правильней сказать, – точней его любовь ко мне. Она такая… пугающая, огромная, как… как одержимость.

      – Безумная? – подсказала Маша слово, которое крутилось на кончике языка.

      – Да… наверное. Он говорит, что не может жить, не может дышать без меня. И я вижу в его глазах, что он не врёт, что сам в это верит. – Она посмотрела на Машу, но та, кажется, не знала, что ей ответить на это, поэтому Вика продолжила. – Я боюсь того, что он может сделать ради этой любви. Если будет считать это адекватной ценой. Для него адекватной, а ты понимаешь, что тут мало что для него имеет настоящую ценность.

      – Я даже…

      – Но больше всего я боюсь, что эта любовь, что это чувство… плод его… – Вика не знала, как объяснить свои ощущения, которые порой заставляли её просыпаться среди ночи и долго глядеть в серый потолок.

      – Ты думаешь, что она может быть ненастоящей? Плодом его глубокой психологической травмы? – снова догадалась Маша.

      – Моё появление в его жизни идеально ложится в эту теорию, чем больше я усугубляю его состояние, тем сильней становится его любовь ко мне. С того самого первого раза, когда я подбежала к нему лежащему на дороге, а потом и после каждого нового происшествия, драки, пожара, ограбления… он смотрит на меня иначе. Будто находит ещё что-то новое, что можно полюбить.

      – Ты что, боишься, что вылечившись от последствий