Светорада Янтарная. Симона Вилар

согласия на развод, хотя сама уже не можешь исполнять супружеские обязанности. И тем самым вынуждаешь Ипатия жить со мной в грехе.

      Они какое-то время молчали. Затем Хиония неожиданно похвалила наряд княжны, заметила и крест на ее груди.

      – Некогда и я могла так наряжаться, могла носить шелка и украшения. Но я считала это суетным. И посвятила себя замаливанию грехов моего мужа, когда он оставлял меня, чтобы шляться по притонам или находить себе любовниц в любом краю, куда заносила его судьба. Я же для него была всегда скучна, я его не интересовала, он оставлял меня с моими молитвами и мольбами, с моими укорами…

      – Лучше бы ты все же наряжалась для него, – прервала ее речь Светорада, отступая.

      От Хионии воняло. Запах гниющей плоти, какой не могли забить даже ароматные притирания. Но самое ужасное произошло, когда эта живая покойница неожиданно стащила с головы капюшон. Она была отвратительна. Белое как мел лицо казалось перекошенным от множества наростов с одной стороны и вдавленным от сочащихся сукровицей рубцов с другой; лысая голова и несколько клоков жидких волос, ниспадающих за ушами. Только большие светлые глаза свидетельствовали о том, что и она когда-то была красивой.

      – Видишь, какая я стала, – сказала Хиония. – Ты же молода и прекрасна. А если я возьму и укушу тебя, облизну, измараю собой? Тогда и твоя краса начнет разрушаться.

      – Почему же тебя называют святой, раз ты так жестока? – осевшим голосом произнесла княжна. – Ведь тебя никто не заставлял возиться с прокаженными, ты знала, чем это может обернуться для тебя.

      – Но если не я, то кто же? Кто позаботится о них?

      – Тогда не ропщи. Ты сама взвалила на себя сей крест! И лучше бы ты не занималась благотворительностью, а ждала дома мужа, не надоедала ему своим вечным недовольством… Он ведь рассказывал мне.

      – Но я родила ему сына! Что еще я могла сделать для него?

      – Могла бы любить супруга, вносить в его душу радость, – начала злиться Светорада. – Могла бы родить ему много сыновей!

      Хиония какое-то время молчала, потом опять медленно накинула капюшон, отошла.

      – За мое подвижничество небо наградило меня лучшим из сыновей.

      – Утешься же этим!

      Светорада продолжала злиться, но время шло, маленькая прокаженная – Хиония не была высокой – стояла, отвернувшись от нее, что-то шептала. Молилась, как догадалась Светорада. Наконец княжна первая решила нарушить молчание:

      – Зачем ты велела лучшему из сыновей притащить меня сюда?

      – Чтобы я могла решить твою судьбу.

      – Что ты знаешь о моей судьбе?

      И вдруг Хиония попросила ее рассказать о себе. Сказала, что не так уж много она знает о происходящем в мире живых, истинно живых, а не тех, кто похоронен тут заживо. Но Светорада только хмыкнула. Видела, как прокаженная опустилась в кресло у стены и стала ждать.

      И Светорада заговорила. По крайней мере, пока она будет тешить эту женщину байками, та, возможно, не притронется к ней.

      Свой рассказ она начала с того,