Спартак. Рафаэлло Джованьоли

же он делся? Вот так история! – И, поглядев вокруг, она добавила: – О, да поможет мне Юнона Луцина, он ушел! Не заплатил по счету! – И Лутация бросилась к опустевшему столу.

      – Он? Да кто ж этот неизвестный? Кто скрывается под именем он? – спросил ее Крикс.

      – Ах! – воскликнула Одноглазая, вдруг успокоившись. – Напрасно я на него наговорила! Я ведь знала, что он порядочный человек. Вот, глядите, оставил мне на столе восемь сестерциев в уплату по счету… даже больше, чем надо. Ему полагается сдачи четыре с половиной асса.

      – Чтоб тебя разорвало, косоглазая! Скажешь ли ты нам наконец?..

      – Ах, бедняга! – продолжала Лутация, убирая со стола. – Он забыл стиль и дощечку с записями.

      – Пусть Прозерпина съест сегодня вечером твой язык под кисло-сладким соусом, старая мегера! Скажешь ты наконец имя твоего посетителя? – вскричал Крикс, выведенный из терпения болтовней Лутации.

      – Скажу, скажу, дураки! Вы любопытнее всякой бабы! – ответила, рассердившись, Лутация. – За тем малым столом ужинал торговец зерном из Сабинской земли; он приехал в Рим по своим делам и приходит сюда уже несколько дней подряд, всегда в одно и то же время.

      – Покажи-ка, – сказал Крикс и, взяв из рук Лутации деревянную дощечку, покрытую воском, и костяную палочку, оставленные на столе, стал читать записи торговца.

      В этих записях действительно были отмечены закупленные партии зерна, цена, на которой сторговались, и имена людей, продавших хлеб; по-видимому, они получили от скупщика задатки, так как против их имен стояли цифры.

      – Вот только никак не пойму, – говорила Лутация Одноглазая, – когда он ушел, этот купец? Готова поклясться, что, когда вы входили, он еще был здесь!.. А-а, понимаю! Наверное, он меня позвал, а я была занята, готовила для вас сосиски и свинину. Он звал, звал, да и ушел – должно быть, очень торопился, – а деньги на столе оставил. Вот благородный человек!

      И Лутация, отобрав у Крикса дощечку и стиль, ушла, бормоча себе под нос:

      – Завтра он придет… обязательно придет. Я все и отдам ему в целости.

      Проголодавшиеся гладиаторы ели, почти не разговаривая, и только через некоторое время один из них спросил:

      – Так как же? О солнце[102], значит, ничего не слышно?

      – Солнце за тучи спряталось[103], – ответил Крикс.

      – Однако странно, – сказал один из гладиаторов.

      – Непонятно, – прошептал другой.

      – А что слышно о муравьях?[104]

      – Число их увеличивается, и они усердно занимаются своим делом, ожидая наступления лета[105].

      – Пусть же скорее придет лето, и пусть солнце, сверкая всемогуществом своих лучей, обрадует трудолюбивых пчел и опалит крылья злым трутням[106].

      – Скажи мне, Крикс, сколько звезд в поле зрения?[107]

      – Две тысячи двести шестьдесят на вчерашний день.

      – А новые появляются?

      – Все время. Они будут появляться до тех пор, пока над миром не засверкает

102

Условный язык гладиаторов, принятый ими, чтобы иметь возможность говорить без боязни в гладиаторских школах и в присутствии людей, не принимавших участия в заговоре. Солнце – это великий учитель, то есть Спартак. (Прим. автора.)

103

Он не прислал приказов и хранит еще молчание. (Прим. автора.)

104

А заговорщики? (Прим. автора.)

105

Сигнала восстания. (Прим. автора.)

106

Римлянам. (Прим. автора.)

107

Каково число сторонников? (Прим. автора.)