Такое долгое странствие. Рохинтон Мистри

она права, – решительно возразила Дильнаваз. – Такой шум и крики посреди ночи неуместны.

      – Прекрасно! Давай, вставай на ее сторону, против собственного мужа. Всегда только против меня.

      Уязвленный до глубины души, он замолчал. Снаружи снова воцарилась тишина. Однако он не отходил от окна, демонстративно ожидая новых выпадов мисс Кутпитьи.

      Воспользовавшись моментом, Дильнаваз увела Сохраба, Дариуша и Рошан и велела им ложиться спать. Когда Густад остался один, его гнев начал понемногу остывать. Посмотрев на ремень, стиснутый в руке, он отшвырнул его в угол, потом задул свечи на обеденном столе. Для него в комнате было слишком светло. Уменьшив пламя керосиновой лампы, он вернулся к окну. Черная каменная стена была едва различима на фоне чернильной ночной темноты.

      Вернулась Дильнаваз.

      – Они все легли, ждут, чтобы ты пришел, пожелал им спокойной ночи и благословил. – Он не отвечал. Она попыталась еще раз: – Я подошла к Сохрабу, и вот, смотри. – Протянув руку, она показала мокрый рукав. – Его слезы. Пойди к нему.

      Густад покачал головой.

      – Это пусть он ко мне придет. Когда научится уважать отца. А до тех пор он мне не сын. Мой сын умер.

      – Не говори так!

      – Я говорю то, что должно быть сказано. Отныне он для меня – никто.

      – Нет! Перестань!

      Она погладила вздувшуюся щиколотку, и он это увидел.

      – Семнадцать лет я твержу тебе, чтобы ты не вставала между нами, когда я разбираюсь с детьми.

      – Ему уже девятнадцать, он больше не ребенок.

      – Девятнадцать или двадцать девять – он не имеет права так со мной разговаривать. И из-за чего? Мне что, гордиться этим?

      Растерянность, таившаяся за его гневом, казалась трогательной, и Дильнаваз хотелось утешить его, помочь ему понять. Но она и сама не понимала. Ласково тронув его за плечо, она сказала:

      – Мы должны проявлять терпение.

      – А что мы делали все эти годы, если не проявляли терпение? И вот чем все кончилось. Горе, ничего кроме горя. Вот так, безо всякой причины, отказаться от своего будущего! Скажи, чего я для него не сделал? Я даже под машину бросился ради него. Его оттолкнул, спас ему жизнь, а сам навсегда остался покалеченным!

      Она снова погладила его по плечу и пошла к столу.

      – Унесу все это на кухню, а потом давай ляжем спать.

      И она принялась собирать грязные тарелки и бокалы.

      II

      Еще долго, после того, как Дильнаваз убрала посуду, смела со стола крошки влажной тряпкой и отправилась в постель, Густад сидел в тусклом свете керосиновой лампы, испытывая к ней своего рода благодарность: при ее бледном свечении было не так видно, что он все еще зол.

      Пребывая в отчаянии, он смешал все, что оставалось в бутылках: Билимориев ром, лимонад, «Золотого орла» и содовую. Попробовал, скривился, но все равно выпил полстакана, после чего направился к дедовскому черному столу. В нем имелось два расположенных в ряд по горизонтали выдвижных ящика. Тот, что справа, был поменьше, под ним находился шкафчик. Густад потянул дверцу, она всегда была тугой, а руки у него чуть дрожали. Дверца