Странные, страшные, плохие, хорошие. Стихи. Алена Бражникова-Агаджикова

паспорта

      на странице с визой»,

      и я открываю глаза

      2

      – всем привет, я – взрослый ребенок

      из дисфункциональной семьи. если можно,

      я выскажусь. я много говорю об отце,

      я превозносил своего отца. хотя так, как ко мне,

      он не был жесток ни к кому. мы со спонсором

      не можем решить, что выбрать мне высшей

      силой: иногда приходим на мою могилу

      и топчемся в нерешительности.

      говорят, я воскрес. это правда.

      воскрешение – больнее, чем смерть.

      смерть – это быстро, а тут некуда деть лопатки,

      всасывающие крылья обратно,

      ни стоять, ни взлететь, ни сидеть.

      метаморфоза длилась три дня.

      отец меня отправил обратно.

      я не был уверен, что хочу

      видеть людей, меня убивших,

      издевавшихся надо мной,

      плюющих в меня.

      другого мира я, впрочем, не знал.

      отец прямо сказал —

      надо.

      молнии мечет, посохом бьет.

      а я смотрю вниз, мне страшно,

      и думаю —

      сам-то он что не идет?

      стало стыдно.

      прости, я спускаюсь, папа.

      падаю, делаю глубокий вдох,

      кричу:

      – поговорите с моим отцом!

      он – это я, я – это он.

      кричу:

      – поговорите с моим отцом!

      Толик, спонсор, приходит в ужас.

      – ты ведь знаешь, что такое абьюз?

      – я не знал, но теперь знаю.

      осудить не могу – боюсь.

      – в чем-то, знаешь, я сам виноват.

      и теперь уж как вышло, так вышло.

      у отца самого как таковой семьи не было, нам

      трудно его понять. ну вот каково быть тем, кто

      сам все создал? это, наверное, невыносимо

      одиноко. я бы просто орал.

      – разве на кресте ты не орал?

      Толик раздражающе хороший спонсор. вечно

      не в бровь, а в глаз.

      – это было всего один раз и быстро закончилось

      я знаю, что скажет Толик. его папа тоже

      не сахар, алкоголик, плакал у семилетнего

      Толика на коленках и просил называть маму

      шлюхой. есть в нашей с ним истории коечто

      общее. мой отец говорил, что люди

      будут слушать меня, потому что я воскрес,

      дескать, он сотворил мной чудо. люди

      правда стали прислушиваться ко мне

      и хотели быть ближе, но никто не хотел

      слушать меня по-настоящему. я нес себя,

      запертого во внутреннем саркофаге, где

      продолжал гнить вместе со своими эмоциями

      и желаниями. они разрастались вширь,

      но саркофаг было не проткнуть, так что я ходил

      и ходил по пустыне, волоча тяжелую ношу,

      и рассказывал людям про крест. они падали

      передо мной на колени, плакали, как толиков

      папа, и рассказывали ужасные вещи.

      – по крайней мере, – усмехнулся Толик, выдувая

      дым, – у тебя были поклонники.

      я посмотрел на его физиономию и впервые

      в жизни засмеялся.

      – никогда