Канарейка. Кира Страйк

я боюсь. – носик жалостливо сморщился и солёные градины снова покатились из глаз…

        … моего внука?

        Душа зазвенела. Ноги ослабели, и я присела на невесть откуда взявшийся низкий детский стульчик, укачивая, обнимая бережно и крепко, обмирая каждой клеткой от запаха волос этого светлого ребёнка.

        И я запела.

        На город заснеженный ночь опустилась,

        И вдоль дороги зажгла фонари.

        Зимнему городу лето приснилось,

        Зимнему городу лето приснилось,

        Скверик завьюженный спит до зари…*

        Слушала свой голос – и не узнавала. Мой, точно – мой, но какой-то иной. Ошеломляющий, проникающий под кожу, как тот самый колокольный перелив. И простенькая песня звучала волшебством, плавно кружа голову, вместе с невидимыми пушистыми снежинками.

        Малыш, заслушавшись, успокоился и обмяк у меня на коленях.

      – Что тебя так испугало? – проводив отголоски улетающего эха, спросила я.

      – Там мама и папа ждут, зовут, а я боюсь, и от того не могу найти выход. У меня не получается.

      – Не надо переживать, родной. Стоит только перестать бояться, как всё наладится. Вот смотри. – я совсем не была уверенна в том, что делаю, но внук ждал моей помощи, и я не было никакой возможности обмануть его веру.

        Просто взяла и представила дверь на гладкой стене. И она появилась.

      – У-ух,– с восторгом и облегчением выдохнул внук, – я бы без тебя не справился. А времени совсем маленько осталось.

      – Тогда я тебя провожу. – как ни хотелось побыть с ним подольше, пришло понимание, что задержка продлевает страдания Леночки и Кости – там, в недоступном более для меня мире (это я почему-то знала точно), где они ждут своего сына.

      – Это было бы хорошо. С тобой – не страшно.

      – Пойдём? – взяла тёплую ладошку в свою.

      – Пойдём. – решился он.

        Перед самой дверью внук остановился и потянул за пальцы вниз, обнял и тихонько шепнул в самое ухо:

      – И ты тоже не бойся. Всё будет хорошо – я знаю.

      – А мама с папой? – в тон ему спросила я.

        Было так важно… Так хотелось, чтобы детям моим не было больно. Чтобы кто-нибудь им рассказал…

      – Им расскажут. – встал на носочки, дотянулся до ручки и скрылся.

        А я осталась одна. Нет. Пожалуй, наедине с единственной мыслью, что ни жизнь моя, ни смерть не оказались напрасными. Что, даже если бы меня всё-таки спросили, готова ли я на такую замену – добровольно отдала бы оставшиеся годы за возможность стать проводником, помочь этому мальчику найти дорогу к родителям. И, наверное, это было понятно, раз не спросили.

        Скорлупа, вдруг, раскололась, разлетелась на осколки, погружая меня в неведомое ничто.

        Очнулась совсем в ином настроении. Было так хорошо и совсем не страшно. Сон помнился до каждой мельчайшей детали. Согревал так, словно всё это случилось наяву. Даже пальцы ещё, казалось, хранили тепло детской ладони.

        Только голова всё-таки немного