По степи шагал верблюд. Йана Бориз

и всем пресытиться. А китайцы ценят старое, привычное, холят и лелеют, что досталось от предков.

      После Павлодара караван вдвое уменьшился. Часть поплыла дальше по воде в Омск и Тобольск. Ну и ладно, меньше попутчиков – выше цены. Щедрый ломоть товаров остался в высоких добротных лабазах местных купцов, а взамен на обратном пути каравану предстояло забрать векселя. По ним неразговорчивые подозрительные казахи с непременным насваем[11] за губой отсчитают молодых жеребцов и упругих, лоснящихся кобылиц, которых погонщики доставят в Кульджу.

      – Мне надо встретиться кое с кем. – Сабыргазы отозвал его в сторону. – Утром, до рассвета, нагрузим Каракула, я тебя разбужу. Это недалеко. Я пойду вперед, ты подождешь с верблюдом. Если что‐то пойдет не так, я сигнал дам. – Он засунул в рот два грязных пальца и свистнул по‐разбойничьи так, что уши заложило. – Тогда уходи.

      – А если нет?

      – Что – нет?

      – Если знака не будет?

      – Тогда жди, я за тобой вернусь, поведем Каракула, разгрузим.

      Чжоу Фан постеснялся спросить: а вдруг Сабыргазы не успеет дать сигнал, вдруг его свяжут, оглушат, подстрелят, в конце концов? Ведь случилась же беда с Идрисом. Слова уже сидели на самом кончике языка, но он их прикусил, не выпустил наружу. Говорит же караванщик, что везучий, значит, все равно не прислушается, только посмеется. Надо решать самому, а слова лучше попридержать. Не зря китайцы говорят: быстро открывай глаза, медленно открывай рот.

      Но баши неожиданно добавил:

      – А если вдруг совсем плохо, то ты за главного.

      Подобная честь озадачила поверенного. С одной стороны – боязно, с другой – снова боязно. Как пить дать, не справится он, не запомнил всего, слушал наставления вполуха, да и не заплатят ему, как караван-баши. Но отказаться нельзя: как он тогда узнает, что ждать бесполезно и полагаться следует лишь на свою измученную недоверием голову?

      Остановились на глинистом берегу, где темнели валуны – огромные, каждый с большой дом. Катились по руслу в неведомом тысячелетии и подустали, решили постоять на причале. Три или четыре великана, сросшиеся вместе кровеносной системой многочисленных древесных корней и плотью слежавшегося грунта. Сверху и сбоку, нахально выкидывая ветки в разные стороны, росли деревья. Со стороны берега – ивы, спускавшие свои бесчисленные плети до самой песчаной отмели. Под этими камнями неустанное течение выбило большую пещеру, прикрытую плотной ивовой завесой.

      – Хочешь посмотреть интересное место? – Сабыргазы подтолкнул китайца в выемку под камнями.

      Чжоу Фан залез под едва набравшие сок ветви и обомлел: пещера оказалась сухой и просторной, под каменным навесом мог разместиться не только путник, но и ишачок с поклажей, а единственный вход прикрывала живая ширма из светло-зеленых нитей.

      – Нравится? – Сабыргазы так гордился, как будто это он вырыл пещеру, а не могучий седой Иртыш, которому вообще нет дела до человеческих судеб.

      Караванщик пошел вдоль берега и скрылся из глаз.

11

Насвай – жевательный табак.