Старый Свет. Книга 1. Поручик. Евгений Капба

он сползал набок.

      Перехватив руль одной рукой, я выровнял машину, второй рукой пытаясь расшевелить шофера. Вдруг он повалился на баранку и раздался долгий-долгий сигнал клаксона, а потом мотор фыркнул и заглох.

      Черт, ну как же так-то? Стало как-то невыносимо жаль этого дядьку, я даже его фамилии не знал. Тут рвануло уже слева, я матюгнулся, открыл дверцу и выкатился наружу.

      До позиций оставалось с полверсты, и я наддал, пригибаясь, по пологому склону возвышенности, туда, где шел бой.

      Городок этот, Бубырь, стоял на одном из мысов, которые образовывали собой бухту и удобную гавань для кораблей. А единственная дорога как раз и петляла между возвышенностями, на которых мы заняли оборону.

* * *

      В окопах царил сущий ад. Лоялисты взялись за нас всерьез, у них где-то в низинах стояли бомбометы, и они забрасывали нас фугасными каждые пять – семь минут.

      Сквозь грохот разрывов я пытался вызнать обстановку у Вишневецкого, который торчал на дне окопа и прижимал к голове фуражку руками.

      – Две атаки отбили, так они долбить нас стали! Если бы не пятиреченцы и остальные, нам бы худо пришлось. По два бойца на десять метров линии окопов – это разве оборона?

      Снова жахнуло, и на головы нам посыпалась земля.

      Я выглянул из-за бруствера и тут же спрятался – сплошная линия разрывов приближалась к траншеям. Господа лоялисты со страшной силой учатся воевать!

      – Огневой вал, господин поручик! – проорал мне в ухо Вишневецкий.

      Я кивнул, вдохнул воздух, пропахший порохом, землей и кровью и потянулся за шашкой.

      – При-и-мкнуть штыки!

      Я встал в полный рост: когда накатывается огневой вал, за ним обычно следует пехотная атака, так что осколочных не используют, ведь солдаты идут на границе разрывов. Главное – спрятаться вовремя.

      Я видел, как мои бойцы и солдаты, прибывшие на «Завише» готовятся к бою, и солнце играет на остриях штыков.

      Грохнуло совсем рядом, взметнув целые глыбы земли, меня осыпало с ног до головы, попав в сапоги, за шиворот. Оглохнув и ослепнув на секунду, я отплевывался на дне окопа, очищая глаза и уши.

      – Свобо-о-ода-а-а-а-а! – заорали над головой, и я полоснул снизу вверх шашкой, обрывая этот идеалистически-безумный боевой клич лоялистов.

      В окоп рухнул синемундирник, обливаясь кровью, а я уже дернул револьвер из кобуры и стрелял, стрелял в появлявшихся на бруствере врагов.

      В окопах шел бой, лоялистов было не так много, но мы не могли вести огонь, и к ним постоянно подходили новые и новые бойцы.

      Я, Вишневецкий, Мамсуров и еще несколько солдат сумели очистить метров семь окопов от противника, и теперь пробивались к рации и пулемету – туда, где слышалась хриплая матерщина вахмистра Перца и звуки самого ожесточенного боя.

      Мне пришлось два раза набивать барабан револьвера заново, Мамсуров был ранен, и мы потеряли двух бойцов, но успели вовремя – синие мундиры наседали на пулеметную команду вовсю. Они залегли перед линией окопов, стреляли из винтовок, мешая бравому вахмистру сменить ленту в так не вовремя