Старый Свет. Книга 1. Поручик. Евгений Капба

огоньком керосиновой лампы и умчался через щели между бревнами. Стеценко закурил папиросу и спросил у меня:

      – Будешь?

      Я усмехнулся. Он покачал головой и спрятал пачку. Наверное, я был единственный некурящий офицер в нашей бригаде, а сегодняшняя ночь была не лучше и не хуже многих. С чего бы мне начинать курить?

      – Ну и дурак, – резюмировал Стеценко и вытянул ноги, чтобы погреть подошвы ботинок у печки.

      Я потянулся и встал с топчана. Нужно было проверить посты. Расправил шинель, застегнулся на все пуговицы и затянул потуже портупею с шашкой и револьвером.

      – Ну-ну, давай, проявляй служебное рвение. Авось полковник заметит… – Стеценко задремал на своей табуретке, вытянув ноги и привалившись к стене.

      Снаружи было зябко. Я втянул голову в плечи, но потом подумал, что не стоит оно того, распрямился, надел фуражку и зачем-то провел пальцами по козырьку. Сквозь ночную тьму виднелись огоньки папирос, которые курили солдаты в окопах. Мерцал непостоянный, мигающий свет от небольшого костерка, который развели бойцы, на чью долю выпало сегодня ночью не спать. Вообще-то, костер разводить нельзя – светомаскировка. Вдруг вражеский наводчик направит сюда огонь артиллерии, или проплывающий высоко в облаках цеппелин решит сбросить свой смертоносный груз на наши позиции? Но ведь солдатам-то было холодно! И они не могли укрыться в условно теплом блиндаже, как я или Стеценко.

      Я подошел к костру и сказал:

      – Прикройте огонь, а то с этих станется пальнуть сюда чем-нибудь посерьезнее…

      Унтер-офицер мигом соорудил из брезента и двух винтовок что-то вроде ширмы и прикрыл пламя с той стороны, где находились враги.

      – Мы ж совсем маленький, ваше благородие… Холодно так.

      – Пусть горит пока, там посмотрим. Нагрянет полковник с проверкой, что делать будем?

      Солдаты потупились, я спросил:

      – От разведки что слышно? Не вернулись?

      Унтер почесал подбородок и сказал:

      – С полчаса назад на той стороне пошумели-пошумели, а потом все затихло. Может, сцапали нашего ротмистра?

      Другой солдат, кажется, его фамилия была Кислица, в ответ на реплику унтер-офицера буркнул:

      – Нашего ротмистра сам черт не сцапает. Он же заговоренный. Правда, господин поручик?

      Я поморщился. Когда о ком-то говорили, что он заговоренный, это как бы снимало всякую ответственность с носителя такой репутации. То есть все заслуги и удачи могли приписать этой заговоренности, а если, не дай Бог, человек погибал, то можно было покачать головой и сказать, что, мол, от пули никакая заговоренность не спасет. А наш Феликс был настоящим асом в своем деле. Ему удавалось добывать сведения в совершенно немыслимых ситуациях и всегда возвращаться живым и здоровым. И сохранять жизни своих бойцов. Поэтому солдаты его любили и побаивались, а за глаза называли «нашим ротмистром». Интересно, как они меня называли?

      – Ротмистр Карский – прекрасный офицер. Он всегда возвращается, так? – полуутвердительно сказал я.

      Солдаты одобрительно покивали, а я бросил:

      – Ракету не проспите, бойцы, – и пошел дальше по траншеям.

      Мне уже делали выговор за фамильярность с солдатами, но себя пересилить я не мог. Многие из этих людей были гораздо старше и опытнее меня, да и вообще… Не так я был воспитан, что ли? Да и в офицеры попал по большому счету случайно. По крайней мере, я мог быть уверен, что никто из ребят моей штурмроты не выстрелит мне в спину.

      Тут я вспомнил про случай в седьмой стрелковой, когда их поручика, который распускал руки без повода, просто не сняли с колючей проволоки, на которой он повис во время атаки. Солдаты просто ничего не сделали…

      У пулеметной команды в землянке кипела жизнь. Их главный – вахмистр Перец – мировой мужик, несмотря на фамилию. С фамилиями в нашей штурмроте был вообще цирк. Как говорил Феликс: «Шапито!» Ни одна проверка или просто построение-перекличка в присутствии высших чинов не обходилась без казусов. Кстати, парень с фамилией Казус тоже был.

      Я постучал в дверь землянки, услышал хриплое: «Да-а» – и вошел.

      Солдаты повскакивали, а вахмистр Перец рявкнул:

      – Смир-рна-а!

      – Вольно, – скомандовал я, и солдаты уселись по местам.

      – Ваше благородие, не хотите бараньей похлебочки?

      – Это как это, господин вахмистр? Какая такая баранина? От тыловиков вроде не поступало…

      – От них вообще мало чего поступает… Тут вчера цеппелин хутор разбомбил, люди-то в погребах спрятались, а баран вот не уберегся. Так хотите?

      – А-а, давай.

      Я подсел к котлу, взял чистую ложку и зачерпнул варева. Как говорила моя мама, пока горячее – пойдет.

      Солдаты рассуждали о войне и политике. Меня им бояться было нечего, я пулеметной команде не начальство, да и вообще… Я мало кому начальство. Заместитель командира штурмроты, поручик, кавалер Серебряного креста четвертой степени. Солидно звучит, а? А по-настоящему – студент-недоучка,