Мандала. Сондон Ким

на столешницу ноги, сидел человек в такой же форме, что и камуфляжный, и стриг ногти. Увидев нас, он зевнул.

      – Ну так что, документы у вас есть?

      Камуфляжный, опираясь на карабин, смерил Чисана взглядом.

      – Сроду ничего такого не имею.

      – Что? Ты кому, чудило, голову морочишь?!

      – Монахом я так и не стал, так что монашеского удостоверения нет. Гражданином тоже не стал – документов не имею. Я нигде не зарегистрирован. Что ещё сказать?

      – Языком чесать ты горазд.

      Камуфляжный приблизился к Чисану, будто собираясь ударить его.

      – Забавный ты, приятель, – фыркнул стригший ногти.

      Я схватил камуфляжного за рукав.

      – Подождите… Я могу подтвердить…

      – Не лезь!

      Камуфляжный прикладом ткнул меня в живот. Я еле удержался на ногах. Меня сковал страх, и я больше не смел открыть рта.

      – Что там у тебя? – камуфляжный потыкал дулом карабина котомку Чисана. Тот по-прежнему криво улыбался.

      – Ворох страданий. Что, желаете взглянуть?

      Чисан снял котомку и вывалил вещи на стол. Каса, полотенце, зубная щётка, паста, общая тетрадь, несколько смен нижнего белья и фотоальбом – вот и все его пожитки.

      – Простите. Надо бы избавиться от этого хлама, – пробормотал Чисан, будто говоря с самим собой. – Да и от этого бренного тела тоже… Только так можно освободиться… Хотя бы прикоснуться к свободе…

      Камуфляжный взял в руки альбом. На каждой странице были аккуратно вставлены фотографии Чисана. Пожелтевшие, выцветшие снимки, точно шрамы жизни, – история десятилетнего монашеского пути. О да, это было лицо монаха.

      – Похоже, ты и правда монах… А ну, давай-ка помолись.

      Камуфляжный теперь решил от души позабавиться. Мне хотелось зарыдать. Из-за страха перед карабином ничего не оставалось, как молча сидеть в углу.

      – И вы меня отпустите?

      Камуфляжный приставил карабин к стене, сел на стул и зевнул.

      – Ну давай, выдай класс. Я по молитве сразу пойму, настоящий ты монах или прикидываешься… Ох, как же я устал!

      Чисан прижал ко рту кулак, несколько раз прочистил горло, потом прикрыл глаза и затянул нараспев «Дхарани Великого Сострадания»:

      Намо ратна-траяя

      Намах арья авалокитешварая

      Бодхисаттвая махасатвая махакаруникая

      Ом сарва бхайешу транакарая тасмаи

      Нама скритва имам арья авалокитешвара ставам

      Поклоняюсь и принимаю прибежище в Трёх Драгоценностях.

      Поклоняюсь и принимаю прибежище во всемилостивом

      бодхисаттве-махасатве Авалокитешваре.

      Ом. Поклоняюсь избавляющему от всякого страха

      милосердному бодхисаттве Авалокитешваре,

       чья безмерная благость пребывает со мною.

      Чисан самозабвенно молился, отбивая ладонью такт по столу; его голос был торжественно-спокойным, как во время храмовой церемонии.

      – Как душевно! Прямо до слёз…

      Стригший ногти поднялся, вид у него был растроганный. Камуфляжный сложил разбросанные на столе