Возраст согласия. Елена Кречман

блестящие серьги, а на груди красовался большой смайлик с перечеркнутыми глазами – символ группы Nirvana. Вадим что-то зашептал ей в ухо, светлые пряди упали на его слегка небритое лицо, и она передала ему зажженную сигарету. Он затянулся и посмотрел на нас так, словно мы были частью скупого пейзажа.

      На обратном пути Лизка ничего не говорила. Перед самым домом она подобрала палку и со всей силы начала сшибать цветочные головки на клумбе. Желтые и белые лепестки разлетались во все стороны.

      Через пару дней после возвращения с дачи мне было нечем себя занять, Лиза уехала по делам. Поэтому я начала разгребать высокий книжный шкаф, набитый книгами в два ряда.

      В первом – важно выстроилось собрание черных, как уголь, «Литературных памятников», загорелый Пушкин в десяти томах и целая куча тошнотворно-зеленоватых Достоевских, которых я складывала в аккуратные стопки на письменный стол. Во втором ряду скрывались плачущая белая маска, карандашный кот Бегемот, кричащие дети. Они держали кровящую свиную башку на палке, которая повелевала мухами. Я подолгу рассматривала эти обложки.

      Но вот еще одна стопка выползла на свет из недр шкафа. Чихая острой пылью, летевшей с корешков, я вытерла слезящиеся глаза и прикоснулась к шероховатой зеленой обложке с золотистыми буквами.

      Первая страница как удар по щеке, горячее вино из прошлогодних трав. «Она была Лолой». Как странно, это имя уже год живет в моих корявых записках. Их я размазываю в тетради широким неровным почерком. Поэтому я читаю дальше, продираясь сквозь замысловатый язык.

      И хотя я сижу на широких квадратах паркета, согретого питерским солнцем, меня трясет от мелкого озноба. Пылинки тепло кружатся подле.

      Я откладываю книгу и, покачиваясь, иду на кухню. Ноги забиты мелкими звездочками, которые загораются и тут же гаснут. Из крошечной «Бирюсы» достаю зеленоватый лимонад и пью долго, жадно, давясь ледяным привкусом химического киви. А потом хватаюсь за книгу и не отрываюсь от нее до самого вечера.

      Когда все в доме замирает, мама ложится и мгновенно засыпает после тяжелого рабочего дня; я сижу у приоткрытого балкона, слушая тихие звуки ночи. Нежное бренчание гитары, приглушенный смех, перемешанный с обрывками фраз. Безумная зелень деревьев под окном, плывущий в темном воздухе свежий аромат огурцов. Вдоль дороги стражниками тянутся оранжевые огни, насаженные на длинные палки. Белая дверь становится в их отблесках сине-желтой.

      «Моя Лолита», – шептал завороженный Гумберт, отравленный сладостным ядом желания. «Моя Лолита», – вторю я, завороженная его жгучим желанием. Найду ли я своего Гумберта?

      Иду в туалет с тетрадью под мышкой, сажусь на унитаз и записываю историю о Вадиме. Мы втроем идем по влажному асфальту, блестящему в лучах солнца, и весело смеемся. Дальше этого моя фантазия не простирается. Вадим слишком молод. Мне нравятся люди гораздо старше. Я просто хотела, чтобы Лизка была счастлива. Без меня она ни за что не пошла бы