Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

замялась. Собственный план показался мне вдруг безумным.

      – Я думала… если помогу ему в борьбе с мятежниками, мы, может быть… – Я не нашла слов и просто мотнула головой.

      – Сойдетесь поближе, – понимающе улыбнулась Эла. – Ясно. И где ты будешь его искать?

      – Пока не буду. Сперва надо заставить мятежников проявить себя.

      – Тебе мало подпиленной переправы?

      – Я хотела помогать Руку на войне, – покачала я головой. – А для этого требуется война.

      Жрица помолчала немного, а потом восторженно расхохоталась.

      – И где ты ее возьмешь?

      Я снова приложила ладонь к графину и оставила на столике отпечаток.

      – Я видела кровавые длани, – тихо повторила я пророчество. – Десять тысяч кровавых дланей вздымались из вод, сокрушая город.

      – Ты знаешь, – пробормотала Эла, – в исполнении пророчеств принято полагаться на богов.

      Я покачала головой:

      – Говорю же, мне нужен способ сблизиться с Руком, а богов Домбанга уже очень давно не видно, не слышно.

3

      Я всегда удивлялась, как миру удается более или менее уцелеть. Возьмем что-нибудь простое, вроде глиняной чашки. Сколько времени и труда уходит на ее создание: накопать глины, раскрутить гончарный круг, нанести глазурь, обжечь, расписать – а разбить можно в один миг. Не требуется даже дурных намерений и воинственных замыслов: просто на минутку отвлечься, неосторожно двинуть локтем, взять неверными от вина пальцами, и чашка падает, разлетается вдребезги. Так почти всюду. День за днем неуловимо для глаз коробятся от солнца, дождей и жары борта лодки; смола вытекает, между досками появляется течь. Рис растят из зерна много месяцев, а оставь его в сырости, сгниет за день.

      Наша человеческая плоть лучше прочего хранит мир со своим распадом, и все же так немного надо – чиркнуть ножиком по гортани, уронить черепицу с крыши, толкнуть в неглубокую лужу, – чтобы покончить и с мужчиной, и с женщиной. Учитывая всеобщую хрупкость, просто поразительно, что наш мир не разлетелся вдребезги, а сохранил порядок и форму; что вся земля не завалена костями, углями, разбитым по неосторожности стеклом. Иногда я дивлюсь, как мы еще стоим на ногах.

      Чтобы сохранить мир в целости, приходится потрудиться. Такую простую штуку, как чашка, нужно каждый день мыть и бережно ставить на полку. Город по-своему так же уязвим. Люди ходят по мостам, гребут веслами по каналам (кто на базар, кто домой), покупают, меняются, продают, и каждый, не зная того, хранит город в целости. Каждое вежливое слово – стежок, сшивающий его ткань. Каждый, кто, охотно или ворча, соблюдает закон, помогает связать его воедино. Обычай, общение, помощь соседу – все это дает отпор хаосу. Столько душ, столько усилий. Создавать так сложно, а разбить проще простого.

      Первый кровавый отпечаток я оставила незадолго до полуночи на средней опоре моста Као. Его широкий деревянный пролет – один из самых больших в городе, он связывает северный и южный берега главного канала Домбанга. Оттуда непросто уйти незамеченным: по обеим сторонам выстроились крытые яркими полотняными навесами лавки со всякой всячиной, от жареных