Даже если всему придет конец. Йенс Лильестранд

кружится голова, рана зудит под повязкой, солнце высоко в небе, и жара на перроне становится невыносимой, мне нужно воды, Вилья должна бы уже вернуться с ней, а я сижу тут и выкладываю Кароле самое сокровенное, в то время как она обращается со мной как с идиотом.

      – Карола, пожалуйста… Я понимаю, что мои чувства не имеют для тебя почти никакой ценности, но…

      Она смеется:

      – Прекрати. Просто прекрати. Да, нам обоим за сорок. Да, мы ведем скучную жизнь представителей среднего класса, у нас вилла в пригороде, ты храпишь, у меня целлюлит, а ты, блин, чего ждал?

      – Большего, – жалобно отвечаю я. – Не знаю. Просто… большего.

      Пара нашего возраста поднимается на перрон в дальнем его конце – папа несет на груди тяжелую сумку, мама везет маленькую прогулочную коляску с плачущим младенцем, резкий писк слышен издалека, у ребенка раскрасневшееся личико, маленькое тельце сотрясается как от спазмов, это не обычный недовольный детский плач, тут что-то другое, болезненное или травматичное, папа идет сквозь толпу и что-то спрашивает у людей, присаживается на корточки, низким голосом настойчиво говорит что-то, долговязый, но осанка хорошая; когда он встает в очередной раз и продвигается дальше, видно, насколько он изнурен, через пару метров он опять присаживается на корточки, что-то есть в нем неуловимо знакомое.

      – Наверное, еще и все это дерьмо, – говорю я, обводя рукой царящий на платформе беспорядок. – Жизнь утекает, и совсем другое дело, если тебе есть к чему стремиться, пусть бы нам с тобой перепало немного роскоши, когда нам перевалит за пятьдесят или шестьдесят, но ведь этого не будет, так? Вот такая теперь жизнь, а дальше будет только хуже. Вообще все. В лучшем случае мы можем надеяться, что умрем, прежде чем станет совсем невыносимо. С жарой, водой, едой. Что сможем заставить общество функционировать еще несколько лет, пока очередная пандемия опять не парализует все вокруг. Что нам не придется питаться насекомыми. Что расисты и всякие психи не получат еще больше власти в этом мире. Что у нас дома будет кофе.

      Пара с коляской движется по перрону в нашу сторону, младенец вопит так громко, что я едва себя слышу, хотя они еще метрах в пятидесяти от нас.

      – Да и, вообще говоря, ничего страшного не случится, не беда, если человечество придет к краху, во всяком случае не с космической или эволюционной точки зрения, планеты не исчезнут, жизнь тоже, в ближайший миллион лет уж точно, это только у нас нет никакого будущего.

      Я смотрю на спящую Бекку, на ее непроницаемое личико – веки вздрагивают, ей что-то снится, – я читал, что грудные дети видят много снов, больше, чем взрослые, но никто, разумеется, не знает, о чем они, у них не спросишь после пробуждения, никто никогда так об этом и не узнает, это одна из величайших тайн жизни.

      – Так что я хочу наслаждаться. Хочу жить на полную катушку. Потратить все до последнего эре[37]. Не хочу больше ни одного дня израсходовать впустую на жизнь, которая мне не нравится. Глупо ждать, пока что-то станет

37

Разменная монета в Швеции, была изъята из оборота в 2010 г.