Дневной поезд, или Все ангелы были людьми. Леонид Бежин

у нее не было другого способа всем внушить, что на самом деле вопрос очень плох. – Кто на него ответит?

      – Можно я? – вызвался Боб (для него это был шанс оправдаться за допущенную бестактность).

      – Слушаем тебя, Бобэоби.

      – Мы должны встретиться, чтобы поддержать товарища после совершения печальной церемонии.

      – Умница. Можешь, если захочешь. Да, мы должны поддержать Германа Прохоровича. В этом цель нашей завтрашней встречи.

      – Я, собственно, не очень нуждаюсь, – сказал Морошкин, на самом деле благодарный Жанне.

      – Извините, конечно, но это вам сейчас так кажется. Завтра же одному… с этой вашей капсулой… в незнакомом городе…

      – Я Ленинград очень хорошо знаю, – возразил Морошкин, скорее не возражая, а соглашаясь с Жанной. – Я здесь вырос, учился и вообще…

      – И вообще вы баюкали в колыбели новорожденную революцию, – подхватила Жанна, и на этот раз ее остроту оценили – все улыбнулись, кроме Капитолины.

      – Что ж, я согласен. Называйте место.

      – Раз вы потомственный ленинградец, то вы сами и называйте…

      – Хорошо, есть одно кафе, как раз недалеко от Эрмитажа.

      Жанну слегка задело, что место выбрано к выгоде Капитолины, и она решила отыграться на времени:

      – Я предлагаю завтра в два часа дня.

      Все подумали и согласились.

      Две цыганки

      Перед самым Московским вокзалом, когда все уже стояли с вещами в коридоре, по вагону, протискиваясь между пассажирами, оттесняя женщин и детей, прижимаясь (прилепляясь) грудью к мужчинам, прошли зазывалы – две цыганки. Обе были смуглые до черноты, одна совсем старая, пропахшая табаком, с бельмом на глазу, другая помоложе и постройнее. Обе шуршали пестрыми юбками, шелестели монисто, посверкивали серьгами с поддельным жемчугом и показывали золотые коронки на передних зубах (намеренно держали приоткрытым рот).

      – Погадаю на трефового короля, – пела старуха.

      – Снимаю сглаз, порчу, – вторила ей та, что моложе.

      – Девочки, кому аборт – недорого, – заговорщицки предлагала первая.

      – Исправим карму, – обещала вторая.

      – Сама, что ли, исправляешь? – спросил Морошкин, пока она переступала и перетаскивала юбки через его портфель.

      – Зачем сама? Ученые люди есть. Вот адресок, барин. – Она достала из-за пазухи и протянула ему бумажку.

      – Какой я тебе барин? Я – мужик, пролетарий умственного труда.

      – Не пролетарий ты. Барин и есть. Вон руки белые и борода вся в серебре… Только сына потерял – хоронить едешь.

      Морошкин обомлел.

      – Ишь ты! Откуда про сына знаешь?

      – А у тебя на лице все написано. Позолоти ручку – я тебе еще больше скажу. – Цыганка выставила лодочкой ладонь для позолоты.

      – Не надо мне. Не хочу. Хоть ты сама меня озолоти, не буду.

      – Боишься, барин… Не из храбрецов ты, однако.

      – Ну боюсь…. Боюсь я свое будущее узнавать. Давай адрес.

      – Я