Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина. Любовь Воронкова

нужны были деньги.

      Да, все делалось так, как он хотел. А Филипп ходил по своему большому царскому дому задумчивый, молчаливый. Иногда он вдруг устраивал большой пир, напивался, бушевал, старался веселиться, как бы отбиваясь от неотвязной мысли, которая не давала ему покоя.

      Александр, уже привыкший к доверию отца, хотел понять, что происходит с ним. Но тот глядел на него мрачно и отчужденно.

      Нехорошо было и в покоях Олимпиады. Александру там нечем было дышать: намеки, недомолвки, яростно сверкающие глаза, красные под сурьмой веки… Царский дом, несмотря на все огромные победы царя, был сумрачен, тревожен, несчастлив.

      От этой гнетущей атмосферы дворца Александра защищали друзья: Гефестион, Неарх, Гарпал, Эригий.

      Они вместе проводили досуг, тренировались, готовились к дальнему походу.

      В Персию! В Персию! В Персию!

      Это было главной темой их разговоров, их честолюбивых мечтаний о победах, о славе, о богатстве персидских царей, которое, с тех пор как великий царь Кир завоевал Азию, стало у них несметным…

      И только удивлялись, почему Филипп медлит с этим походом.

      Но вот наступил день, когда все стало понятным.

      – Ты что-нибудь слышал, Александр? – каменным голосом спросила Олимпиада.

      – О чем?

      – О том, что задумал твой отец?

      – Что ж он мог задумать, кроме похода в Азию?

      – Он задумал жениться, Александр.

      Александр онемел. Он знал, что на пирах отца присутствует много женщин, что они пьют вместе с его этерами вино, забавляют их игрой на кифарах, пением, плясками… Александр не любил их общества, он презирал их. Если отцу весело с ними, это его дело.

      Но жениться!..

      – А разве у него нет жены, разве ты не жена его?

      – Он оставил меня, Александр.

      У Александра потемнело лицо. Он любил свою мать, он все время страдал за нее, за унижение, за обиды, которыми отец без конца ее угнетал.

      И теперь такое тяжелое оскорбление! А ведь Олимпиада не какая-то безвестная женщина, она сама из царского рода, из рода Ахиллеса! И наконец, она его, Александра, мать!

      – Кто же войдет в наш дом? – помолчав, спросил он.

      – Клеопатра, племянница Аттала.

      – Клеопатра! Она же почти ровесница мне! А он уже старый, ему сорок шесть лет!

      Олимпиада плакала от возмущения, от ненависти. Она бы убила сейчас Филиппа и растерзала бы эту бесстыдную Клеопатру, которая осмелилась согласиться стать женой македонского царя!

      Александр, стиснув зубы, вышел из гинекея. Решительным шагом он направился прямо в покои Филиппа. Гефестион, заглянув в его потемневшие, полные бешенства глаза, остановил Александра:

      – Успокойся сначала. Обдумай, что сказать…

      Но Александр оттолкнул его.

      Филипп, увидев сына на пороге своей спальни, нахмурился. Александр подошел к нему:

      – Отец, это правда?

      Филипп кивнул головой.

      – Что ты делаешь? Ты уже старый,