Сны. Воскресения Давыдова

позавтракать на улице? Там такая погода чудная. Не хочется упускать момент.

      – Конечно же, не против, – сказала Анна и широко улыбнулась. В ответ отец прижал ее еще сильнее, и так они и вышли на террасу.

      Выйдя на улицу, они остановись, чтобы полюбоваться видом. Все существовало как будто само по себе, и деревья росли так свободно, словно их никто не сажал, и хозяйственные постройки, сами выросли как грибы из ниоткуда, и люди, занимающиеся дворовыми работами, сами знали, куда им идти и что им делать. Но при этом во всем чувствовалась хозяйская волевая рука, которая была и указом, и помощью, и защитой.

      – Барин, чего двери загородил, подносы сам хочешь таскать? – Вдруг прервала Марья Петровна Анины размышления о хозяйстве. Так с барином можно было разговаривать только ей.

      – Прости, прости, хозяюшка, не подумал я, – стал оправдываться Иван Гаврилыч перед своей крестьянкой, будто нашаливший малец перед матерью. Марья Петровна в этот момент хладнокровно прошла до стола и поставила тяжелый поднос. Обернувшись и утерев лоб рукавом, она с открытой и нежной улыбкой ответила:

      – Бог простит, Иван Гаврилыч. Все, можете садиться за стол, а я пока чай заварю из молодых трав, которые девушки вчера собрали, – сказав это, она пошла в дом, приложив руку тыльной стороной к пояснице. Это было ее обычное положение руки при ходьбе с пустыми руками.

      Марья Петровна столько времени проводила на кухне, что придумала целую систему, как отдохнуть, не отдыхая. Если что-то взбивала венчиком в миске, она прикладывала локоть на стоящий рядом со столом шкаф и укладывала туда голову, резала все только сидя за столом, положив при этом ноги на маленький, стоящий под столом, табурет. В храме все знали, что левый угол проема в притвор занимать нельзя, там стоит Марья Петровна. Она прислонялась к углу спиной, подложив под поясницу руки, а иногда даже, когда совсем была уставшая, клала голову на этот угол и так молилась.

      Марья Петровна была на особом счету у Ивана Гаврилыча, потому что после смерти Татьяны Семеновны, матери Анны, она помогала ему во всем, что касалось воспитания дочери.

      Заморских учительниц Иван Гаврилыч не желал выписывать, чтобы те не испортили светлую голову ребёнка своими просветительскими штуками. Образованием Ани занималась тётка, а бытовым вещам училась Аня у рукодельницы Марии Петровны. Она была вдовой и снова замуж не собиралась, хоть и сватались к ней мужчины, даже не маленького достатка.

      Ивану Гаврилычу тоже представлялись разные дамы, так как мужчина он был видный и без дурных наклонностей, имел чин приличествующий двору доходную усадьбу с 5 деревнями и просторную квартиру в Петербурге.

      Птицы не переставали щебетать наперебой с разговорами людей, выполняющих работу на дворе и так же, как и люди бегали по нему с разными веточками и букашками. Было забавно видеть, как они обходят, друг друга, не боясь и не мешая.

      – О, ветер влажный