Не единственная. Лидия Миленина

оправдания и перед дочерью, и перед самой собой. – Тогда, возможно, он женится на тебе.

      – Но нет, мама… – изумленно прошептала Аньис и чуть снова не сорвалась на крик: – Отец хотел выдать меня замуж за Садди… Мне он всегда нравился! Я дочь свободного человека. Я не могу стать рабыней!

      Мать вдруг отстранилась, всхлипнула в последний раз и вдруг успокоилась. Руки ее перестали дрожать, спина распрямилась.

      – Такое рабство может оказаться слаще свободы, – сказала она, искоса глядя на дочку. – Ты должна понять нас. Отец Садди сказал сегодня, что вряд ли сможет собрать большой выкуп за тебя. Да и никакой выкуп не спасет твоих братьев и сестер. А этот человек дает за тебя восемь тысяч куэримо. На эти деньги отец с Вери снова откроют лавку, и не одну. Мы сможем нанять рабочего в помощь. Отремонтируем дом. Мы будем обеспечены навсегда. Твои братья и сестры смогут учиться… Если в тебе есть хоть капля благодарности к нам, твоим родителям, ты должна нас понять и не противиться воле отца. Впрочем… уже все решено.

      Мать отвернулась, чтобы скрыть слезы. Но Аньис их заметила. Арсана стояла спиной к ней, гордая, распрямившаяся, словно помолодевшая – она казалась совсем не той женщиной, что пару минут назад с причитаниями оглаживала дочь. Две маленькие дочки гомонили возле нее, но женщина, возможно, впервые не обращала на них внимание. Как будто вокруг бушевал шторм, а она стояла, не сгибаясь на ветру, только палец на локте немного подрагивал, а по лицу текли слезы.

      – Ты должна понять нас, простить и сделать все, чтобы наша семья смогла выжить, – Арсана обернулась к дочери, остановив слезы.

      Аньис замерла, ощущая, что сейчас заплачет, зарыдает, как никогда, хоть ей и казалось, что внутри она ничего не чувствует. Осмыслить услышанное было невозможно. Родители ее продают, ее любящие добрые родители… Продают, чтобы спасти остальных. Что ж, это можно понять… Но внутри задрожало возмущение. Почему именно от нее требуется эта жертва? Неужели больше ничего нельзя сделать?! Они ведь всегда выкручивались…

      – Я понимаю, мама… Но пожалуйста… Я… не хочу, я не могу! Я боюсь! – она зарыдала. Мать обняла ее и прижала к груди.

      – Нет, мама, я не хочу! Я боюсь! Я хочу быть свободной…

      Материнская рука гладила ее по голове, до тех пор пока Аньис не начала успокаиваться. Сестренки то плакали, то просто гомонили рядом, но она не слышала ничего. Арсана тоже беззвучно сотрясалась от рыданий, пряча слезы в пушистой макушке дочери.

      – Пойдем, он ждет, – сказала мать, когда рыдания пошли на спад.

      Аньис поняла, кто он, и, как неживая, двинулась вслед за матерью.

      К ее удивлению, в первой комнате больше не было страшного господина. Только отец. Он стоял, отвернувшись к стене, и по-прежнему сжимал здоровой рукой культю. При звуке шагов он обернулся, лицо его сморщилось, как от сильной внезапной боли.

      – Мать тебе все объяснила, Аньис? – спросил он.

      Аньис кивнула. При взгляде на отца, который только что продал ее в рабство, к горлу