Рассвет костяной волшебницы. Кэтрин Парди

которую ты играла… твое мастерство игры на флейте поразило меня.

      – Еще бы.

      Я пытаюсь протиснуться мимо него. Все его воспоминания связаны с заклинанием призыва.

      – Ты яростней любой девушки, которую я когда-либо встречал, – продолжает он.

      Я замираю.

      – Но ведь это Сабина угрожала тебе ножом.

      Как только звучит ее имя, ноздри Каза раздуваются, что неудивительно. Она притащила его к подземному мосту и велела мне закончить обряд посвящения. Вряд ли Казимир понимал, что это означало, но, скорее всего, догадался, что Сабина хотела, чтобы я убила его.

      – Твоя сестра не сражалась с вашей матерью на узком мосту без оружия, как это делала ты, – возражает он.

      – Но вполне могла.

      Сабина изменилась той ночью. Девушка с черепом саламандры, сомневавшаяся в необходимости кровавых жертвоприношений, исчезла. Теперь она носила три кости благодати, а в ее глазах появился огонь. И она пошла бы на все, чтобы защитить меня.

      Казимир вздыхает:

      – Почему мы говорим о Сабине?

      – Не знаю.

      Разозлившись, я ухитряюсь протиснуться мимо него.

      Но он мгновенно хватает меня за руку, вынуждая обернуться. Нитка жемчуга, которую я сжала в кулаке, покачивается в воздухе. Я уже и забыла про нее.

      – Ты напоминаешь мне маму, – говорит он.

      Я смотрю на Казимира, не зная, что ответить.

      – Ты напоминаешь мне маму, – сглотнув, тихо повторяет он.

      Острая боль пронзает грудь. Он мог бы сказать: «Ты напоминаешь мне свою маму». Разница всего в одном слове.

      Он прикусывает губу:

      – Не странно ли признаваться в этом?

      Я медленно качаю головой, хотя и не уверена наверняка. В детстве я ни разу не слышала ни от кого из famille, что похожу на свою мать, как бы усердно ни тренировалась и ни пыталась проявить себя. «Ты лучше, чем matrone, по крайней мере в том, что действительно важно», – однажды сказала мне Сабина, чтобы утешить меня. И это подстегнуло меня усерднее выбирать третью кость благодати.

      – Ее волосы были чуть светлее, но такими же густыми и слегка растрепанными, как у тебя. – Казимир смотрит на волнистую каштановую прядь, лежащую на моем плече. – Но ваше сходство не ограничивается внешностью. Ты такая же живая, как она. Сияющая. Как только она входила в комнату, люди тут же окружали ее. Они смеялись, когда она смеялась. Танцевали всю ночь, если она танцевала вместе с ними.

      На мгновение я задумываюсь о том, насколько отличаются наши матери. Одиву тоже всегда окружали люди, но их подстегивал страх перед ней, а не очарование.

      – Кажется, она была замечательной.

      – Да. – Казимир поджимает губы.

      Я опускаю глаза. Каз видел на подземном мосту истинное лицо моей матери. Перед глазами вспыхивает картина, как она вонзает нож в Бастьена, заставляя нахмуриться.

      – Сомневаюсь, что такое сравнение уместно, Казимир. Я хожу с мрачным видом с тех пор, как ты привел меня сюда.

      Потому что у меня разбито сердце.

      – Учитывая, что ты пережила, вряд ли бы кто-то другой вел себя