Рассвет костяной волшебницы. Кэтрин Парди

о каменный пол. Нож вылетает из руки и отлетает на несколько метров в сторону.

      Воздух с трудом проникает в легкие. Спина горит. А гвардейцы, которые бежали позади, почти догнали меня. Сбивший меня с ног мужчина подходит ближе.

      Похоже, мне не сбежать.

      Я пинаю пяткой по голени ближайшего гвардейца и отползаю ко второй колонне. Затем вытаскиваю костяной нож из ножен. Еще один гвардеец хватает меня за левую руку. Но я успеваю засунуть костяной нож под гирлянду у основания колонны. Нельзя, чтобы они забрали его. Он нужен Аилессе, чтобы убить Казимира. Чтобы продолжить жить.

      Третий гвардеец дергает меня за воротник. И его толстый кулак летит мне в лицо.

      Боль пронзает череп. И мир погружается во тьму.

      4. Аилесса

      – Жаль, что вам приходится использовать костыль, – передавая мне его и помогая встать, говорит горничная. – И вы не сможете потанцевать сегодня вечером.

      Она подводит меня к зеркалу, висящему на одной из стен спальни. И я, сузив глаза, рассматриваю свое отражение. Даже в луже стоячей воды можно разглядеть больше, чем в этом листе полированного серебра, но мне удается различить результат усилий моей горничной: белый порошок на лице, чтобы скрыть многочисленные веснушки, что-то под названием румяна на щеках и восковой бальзам для губ, пахнущий вином, от которого они стали оттенка диких ягод. Единственное, на что я не согласилась, – выщипывание бровей. Когда горничная дернула первый волосок из моих и без того тонких бровей, рефлексы взяли надо мной верх. Я выхватила пинцет у нее из рук и вышвырнула в окно под проливной дождь.

      Я наклоняюсь ближе к зеркалу. Мне не нравится, как я выгляжу с побледневшей кожей и подчеркнутыми губами – слишком сильное сходство с суровой красотой матери, – но мне нравится, как горничная уложила волосы. Верхние пряди она собрала в пучок и скрепила зелеными лентами цвета мха, подходящими к моему платью, а нижние закрутила нагретыми щипцами в крупные локоны. У Сабины так волосы вьются от природы.

      Сабина…

      Меня пронзает острая боль в груди. Нужно найти способ уйти с праздника пораньше. Сабина и famille, наверное, в отчаянии из-за того, что не знают, как переправить души сегодня ночью.

      – Мне бы все равно не захотелось танцевать, – отвечаю я горничной и поворачиваюсь спиной к зеркалу.

      Танцы символизируют смерть – обряды перехода и кровавые жертвоприношения на мостах под полной луной…

      …но танец также напоминал о руках Бастьена на моей талии и бедрах, и как я обводила пальцами его лицо, и насколько мягкими казались его губы. Ни за что не стану портить это воспоминание танцем с другим парнем, даже если он мой amouré.

      Горничная цокает языком:

      – Вы такая странная, мадемуазель.

      Я пожимаю плечами:

      – Мне это уже говорили.

      В дверь спальни трижды стучат. И горничная едва не подпрыгивает.

      – Это, наверное, принц!

      Она еще раз поправляет мое платье из парчи и бархата. Ткань плотно обхватывает мои плечи, как платье для обряда